– Прошу прощения. У Томаса такое хулиганское чувство юмора. Не правда ли, мистер Кресуэлл?

Томас секунду смотрел на меня, потом испустил длинный раздраженный вздох.

– Признаю, это справедливая оценка. Хотя вы сделали неверный вывод, как обычно, мисс Уодсворт. К сожалению, вам не досталось ни крошки таланта вашего дяди. По крайней мере, у вас привлекательная улыбка. Это не много, но, несомненно, возместит вам недостаток умственных способностей. Ну, – поправил он себя, переводя взгляд на Блэкберна, – по крайней мере, в глазах такого же скучного человека.

Я заскрипела зубами.

– Возможно, это и правда, но нам действительно пора идти. Нам еще надо провести тот эксперимент в лаборатории. Помните?

– В действительности вы опять ошибаетесь, моя дорогая.

Я так разозлилась, что готова была обрушить на него самые худшие ругательства, какие слышала в доках. Он испортил мою стратегию, которая позволяла нам уйти, и я, уж конечно, не «его дорогая».

Когда я уже потеряла всякую надежду, Томас посмотрел на часы.

– Нам следовало уйти ровно три минуты и двадцать три секунды назад. Если мы сейчас не бросимся бежать, наш эксперимент будет загублен. Лучше всего нанять кэб, – он повернулся к редактору и суперинтенданту. – Это было так же приятно, как соблюдать пост во время Великого поста, джентльмены.

К тому времени, как они поняли, что его прощальные слова были фактически оскорблением, мы уже выбежали через оживленный зал новостей и выскочили на прохладные вечерние улицы. Мы прошли несколько улиц не останавливаясь; нашим единственным спутником было молчание. В конце концов, когда мы отошли достаточно далеко, чтобы Блэкберн нас не мог заметить, мы остановились.

– В чем был смысл вашего вопроса? – спросила я; во мне опять закипал гнев. Я поверить не могла, что он действительно так плохо думает обо мне. Прощай, намерение говорить друг другу правду вне зависимости от обстоятельств.

– Я не выдвигал предположения, будто вы имеете какое-то отношение к написанию этого письма, Уодсворт, – ответил он. – Вы должны научиться справляться с этими вашими проклятыми эмоциями. Они только помешают нашему расследованию.

Мне не хотелось снова начинать этот разговор. Пусть он способен действовать как машина во время наших ужасных расследований, но моя кровь и кости сделаны не изо льда.

– Тогда что именно вы предполагали?

– Человек, который надушился духами «Хасу-но-Хана», два дня назад находился в тесном контакте с этим письмом.

Я закрыла глаза.

– Вы не можете говорить серьезно, Томас. Это и есть ваше великое открытие? Вы думаете, что можете опознать нашего убийцу по запаху духов? Как вы можете быть уверены, что ими не надушилась одна из работниц Центрального почтамта? – я воздела руки к небу. – Возможно, почтальон положил письмо рядом с другим, написанным чьей-нибудь тайной любовницей. Возможно, она надушила свой конверт любимыми духами возлюбленного? Вы когда-нибудь задумывались об этом, мистер Всезнайка?

– Два дня назад вы надушились этими же духами, – тихо ответил он, глядя в землю; всякий намек на вызов в его голосе исчез. – В тот вечер, когда вы ездили в сумасшедший дом и следили за мной до некрополя. Я уловил этот ваш аромат в переулке. Зашел в несколько магазинов, стараясь найти точно такой же… – он посмотрел на свои руки. – Я хотел купить вам эти духи.

Если бы он поднял руку и дал мне пощечину, я была бы не так шокирована. Вот что мой единственный на свете настоящий друг думает обо мне: я – чудовище, которое ждет, когда его спустят с поводка. Может быть, он прав. Я, безусловно, не собиралась плакать или умолять его мне верить. У меня даже не вызвало добрых чувств его признание в том, что он хотел купить мне подарок. Я жаждала крови. Особенно его крови.

– Итак, вы полагаете, что я имела к этому какое– то отношение! – почти выкрикнула я, потом пошла прочь, но обернулась. Он по-прежнему не хотел встречаться со мной взглядом.

– Как вы смеете? Как вы смеете думать обо мне такие ужасные вещи? Это самые популярные духи в Лондоне! К вашему сведению, моя тетя и кузина пользуются этими же духами. Вы хотите сказать, что одна из них написала это письмо?

– Ваша тетя попыталась бы спасти доктора Уодсворта? Или репутацию вашей семьи? – он тяжело вздохнул. – Она очень религиозна, не так ли?

– Я не могу… – Я покачала головой. – Это абсурд!

С ним все кончено.

Если он думает, что я, или моя тетя, или моя кузина могли отправить то письмо, пусть так и будет.

Новая, парадоксальная мысль заставила меня улыбнуться: Джек-потрошитель сделал мне одолжение. Его письмо, каким бы ни был его мотив, дало проблеск надежды для дяди. По крайней мере, теперь у него есть шанс побороться.

– Знаете, что? Вы тоже были вместе со мной в ту ночь, Томас. Возможно, мои волшебные духи попали на все ваши вещи. Я не удивлюсь, если окажется, что вы сами написали это проклятое письмо.

Я резко повернулась и плавной, но энергичной походкой пошла прочь. Потом подозвала кэб, оставив Томаса наедине с его обвинениями и недоверчивыми взглядами. К счастью, я и не подозревала, какой ужас ожидает нас в следующие ночи.

Разгневанные мужчины и женщины штурмовали преграду из стоящих цепью полицейских. Страх превращал эмоции толпы в бешеную ярость.

Я плотнее закуталась в шаль, закрывая лицо одновременно от прохлады раннего утра и от людей, стоящих поблизости. Я не хотела, чтобы меня узнали, – моей семье и так хватало неприятностей.

Отец наконец-то вернулся домой вчера вечером после почти месяца, проведенного вдали от его драгоценного опиума, и я не хотела, чтобы кто-нибудь сообщил ему, что я тайком ушла из дома и побежала сюда со всех ног.

Я надеялась не подвергать испытанию его паранойю, хотя бы до освобождения дяди. Не говоря уже о том, что я не хотела, чтобы он поспешил выдать меня замуж, если ему будет слишком трудно со мной справиться. Он, вероятно, уже подобрал подходящего милого молодого человека, живущего вдали от городских улиц Лондона. Мне была ненавистна мысль о том, что меня запрут в золоченой клетке в деревне, но я не могла винить отца за попытку меня защитить.

Как бы он ни ошибался в своих попытках.

Я переключила внимание на окружающие здания: высокие каменные чудовища, холодные и неподвижные. Огромные буквы на здании «Керли-энд-Тондж» молчаливо смотрели на хаос, царящий внизу, а я смотрела на здание. Если бы только эти буквы умели рассказать о тайнах прошлой ночи, свидетелями которых они стали. Я старалась впитать каждую деталь этого места, так же, как это сделали бы Томас или дядя, если бы находились здесь. Я не разговаривала с Томасом два дня: обида на его слова все еще занимала главное место в моих мыслях.