Я знаю, что чувствую себя странно, но вот что действительно странно, так это находиться в гостях у того, кто отказывается признавать твое существование. Я смотрю в сторону, как будто это Алекс нуждается в медицинском лечении.

Он имеет совесть выглядеть смущенным.

— Я сказал тете Пэтси, что это не ты причинила вред Бетти… — тут пожилая женщина фыркает. — Что ты никогда не могла бы так поступить, — она снова фыркает, на этот раз громче. — После нашего с тобой разговора она, возможно, решит рассказать тебе кое-что, что может тебе помочь, а может и не помочь.

Я вмешиваюсь, обращаясь к соседке напрямую:

— Это то, что вы собирались сказать мне на днях, когда я пришла с… — тут мой голос затихает, когда я понимаю, что должна упомянуть Бетти. Не стоит.

Пэтси вздрагивает, без сомнения, представляя свою бедную кошку, завернутую в мой шарф.

— Не мог бы ты напомнить этому человеку не обращаться ко мне?

Я ничего не могу с собой поделать, эта ситуация начинает выводить меня из себя. Почему бы ей просто не сказать мне то, что я хочу знать? Довольно играть в кошки-мышки. Кошки-мышки? Черт возьми, их мне хватит на всю жизнь. Меня посещает непреодолимое желание подойти к ней, схватить ее за шерстяную шапочку и трясти до тех пор, пока она не расскажет мне все, что знает. Я со злостью сжимаю руки в кулаки.

Успокойся, черт возьми. Откуда это желание врезать кому-то? Может, у меня и есть проблемы, но жестокость по отношению к старушкам не входит в их число. Жестокость по отношению к кому угодно, если уж на то пошло.

Раз, два, вот моя туфля.

Три, четыре…

Так-то лучше. Мне стало полегче.

Я обращаюсь к Алексу:

— Пожалуйста, скажи миссис Хокенс, что я буду бесконечно благодарна за все, что она сможет мне сообщить.

Пэтси встает, сжимая Дэвиса.

— Алекс, когда ты закончишь разговор с этим человеком, приходи за мной в сад. Тогда я решу, рассказать ли ей то, что знаю.

Пэтси высоко задирает нос, проходя мимо меня. Удивительно, что она не осеняет себя крестным знамением, чтобы защититься от моего зловещего присутствия.

— Ты выглядишь так, будто тебе не помешало бы что-то съесть, — говорит Алекс.

Я не припомню, чтобы ела сегодня утром. Я должна быть голодна, но это не так. Я держусь благодаря неестественной смеси из смертельной усталости и энергии. Я делаю мысленную пометку.

Обрати внимание: голод — это триггер для тебя. Нужно поскорее что-то съесть.

— Алекс, скажи мне, что ты выяснил, — в моем голосе слышна надежда. Пожалуйста, пусть то, что он обнаружил, мне поможет.

Мы садимся на продавленный диван с вязаным пледом на спинке. Цветы на пледе такие же, как и на шапочках Пэтси. А, так Пэтси любит вязать. В комнате не видно ни ниток, ни вязальных спиц. Представляю, как она сидит зимой в кресле у потрескивающего камина, кошки уютно свернулись в тепле у ее ног, а спицы постукивают друг о друга. Неужели ребенком я так же сидела у огня в такой же комнате по соседству?

Алекс бросает рюкзак на колени и усаживается поудобнее. Я тревожно сижу на краю дивана. Он достает телефон, возится с ним, а потом подвигается поближе, чтобы показать мне что-то на экране. Я не сразу понимаю, на что смотрю.

Он замечает мои нахмуренные брови и просвещает меня:

— Это фотография избирательного списка дома в начале тысячелетия, в 2000 году.

Обычно я бы фыркнула в ответ на то, что он разговаривает со мной как с ребенком — я знаю, в какой год началось тысячелетие. Но сейчас я не обижаюсь: я хочу, чтобы он рассказал все подробно.

— Как ты это нашел?

Он криво улыбается.

— Скажем так, у нас, юристов, есть свои источники, — тут он снова поворачивается к экрану телефона. — До 2000 года в избирательном списке числились Джон Питерс и его жена.

Джон Питерс. Я копаюсь в глубине своей памяти. Ничего. Это имя не вызывает во мне никакой реакции. Я даже не знаю ни одного Джона.

Алекс показывает еще одно фото:

— Вот копия переписи 2001 года. Она важна, потому что это двухсотлетний юбилей со дня первой переписи в 1801 году.

В любой другой день мне был бы интересен этот урок истории. Очевидно, что раздражение заметно у меня на лице, потому что он поднимает брови, как будто извиняясь, и продолжает.

Он показывает на экран:

— Вот имена членов семьи. Единственное имя здесь — это Марта Палмер.

— Это Марта… — я напряженно выпрямляюсь. — Что случилось с Джоном Питерсом и его семьей?

— Очевидно, они уехали. Помнишь, во второй части того текста он говорил о том, что его жена забрала детей и бросила его?

Я ощущаю нетерпение.

— Куда же они поехали?

Внезапно я встаю и иду к двери.

Алекс поспешно откладывает телефон и уверенно догоняет меня. Он хватает меня и уводит назад, прежде чем я успеваю выйти в холл.

— Куда ты идешь?

Сверхбоевая готовность вернулась, на этот раз вместе с решимостью. Сквозь зубы я произношу:

— Я собираюсь спросить Пэтси в лоб, что она знает о семье, которая жила по соседству…

— Нет, — рявкает он. Он делает глубокий вдох, прежде чем добавить, уже спокойнее и тише: — Оставь очаровательную тетю Пэтси мне. Если ты пойдешь к ней сейчас, она, скорее всего, запустит в тебя Дэвисом, — он смотрит на меня внимательно и оценивающе, заставляя чувствовать себя некомфортно: как бы обнаженной и беззащитной. — Ты выглядишь нервной. Не в себе, — ему можно не добавлять «снова».

Даже не видя свое лицо, я понимаю, что оно становится уродливым.

— Как ты хочешь, чтобы я себя чувствовала, Алекс? Конечно, я чувствую, как будто разваливаюсь по швам. Как бы ты себя чувствовал, — я тычу его пальцем в грудь, — если бы ты думал, что вся твоя жизнь — это ложь? Если бы ты только что ездил повидаться с матерью и знал, что она скрывает от тебя что-то важное?

Мое дыхание неровное, а щека подергивается в нервном тике.

Он расслабляет руку, которой держит меня.

— Давай присядем, потому что я узнал еще кое-что интересное.

Я позволяю ему отвести меня обратно. Когда он достает свой телефон, между нами устанавливается напряженная тишина.

— Это земельный кадастр, — он показывает мне другую форму. — Как видишь, теперь дом записан на имя компании, которая называется «MП». Я предполагаю, что это сокращение от «Марта Палмер» — имя твоей нынешней домовладелицы. Год тот же, 2001-й.

— Значит, этот дом принадлежит ей шестнадцать лет?

Он колеблется, откладывая телефон.

— Похоже на то. Перепись 2011 года показывает, что в этом году там уже живет и ее муж Джек. Что странно, предыдущий владелец дома, Джон Питерс, тоже проживал там.