— Нет, — отвечает Джейсон.

Ибрагим записывает.

— Он турок-киприот, только свалил с Кипра давным-давно.

— На Кипре у меня есть знакомые, хорошие оперативники, — говорит Элизабет.

— Послушайте, — начинает Джейсон. — Вы мне ничем не обязаны. Меньше того. Я здесь ничего хорошего не сделал, и Тони тоже. Но если Тони убил Бобби или Джонни, значит, кто-то из них еще в деле, а если они в деле, как бы мне не оказаться следующим? Опять же, вас не касается, я понимаю, но папа думает, что это по вашей части, а я не стал бы отказываться от помощи.

— Так… что решим? — спрашивает Рон.

— Ну, — отвечает ему Элизабет, — я думаю так. Остальные могут не согласиться, хотя я в этом сомневаюсь. Кашу вы сами заварили. Кашу из жадности и наркотиков. На мой взгляд, это пункты против. Но есть и за. Это то, что вы сын Рона. И думаю, вы, скорее всего, не ошиблись: полагаю, мы сумеем найти вам Бобби Таннера и Турка Джонни. Вероятно, скоро. И что бы вы ни натворили, и что бы мы об этом ни думали, мне хотелось бы поймать убийцу. Пока убийца не поймал вас.

— Согласна, — говорит Джойс.

— Согласен, — говорит Ибрагим.

— Спасибо, — добавляет Рон.

— Не за что. — Элизабет встает. — Ну, я пока оставляю вас греться. Мне надо сделать несколько звонков. Рон, ты мне будешь нужен на кладбище сегодня в десять вечера, если ты не занят. Джойс, Ибрагим, вы там тоже пригодитесь.

— Звучит соблазнительно. Ни за что не пропущу, — говорит Рон. Сын кидает на него вопросительный взгляд.

— И еще, Джейсон… — обращается к нему Элизабет.

— Да?

— Если это блеф, вы сильно рискуете. Потому что убийцу мы поймаем. Даже если это вы.

— Вам подать руку? — спрашивает Ибрагим.

— Да, пожалуйста, — отвечает Остин, — страшно любезно с вашей стороны.

Богдан одолжил где-то фонарь и пристроил его над могилой, которую вскрыл в день смерти Яна Вентама. Над могилой, в которой обнаружился лишний обитатель поверх гроба. Скелет, похороненный вопреки закону.

Остин, опираясь на руку Ибрагима, спускается в могилу. Он старается не наступить на разбросанные поверх гроба кости. Снизу он смотрит на Элизабет и хихикает.

— Будто в прошлое вернулся, Лиззи. Помнишь Лейпциг?

Элизабет улыбается, она явно помнит. Джойс тоже улыбается, потому что впервые слышит, как Элизабет называют Лиззи. Интересно, остальные заметили?

— Что скажете, проф? — осведомляется Рон, удобно устроившись у ног господа нашего Иисуса Христа с банкой «Стеллы».

— Ну, я вообще предпочел бы промолчать, — отвечает Остин, поправляя очки, чтобы рассмотреть поднятую с земли бедренную кость, — но в порядке сплетни в кругу друзей я, конечно, сказал бы, что они давненько лежат.

— Давненько, Остин? — спрашивает Элизабет.

— Я бы сказал, да, — рассуждает Остин. — На основании окраски…

— А поточнее нельзя?

— Да боже мой! — возмущается Остин. — Если тебе от меня нужна точность… — он берет паузу, чтобы рассортировать свои соображения. — Я бы сказал, весьма давно.

— Так их могли зарыть одновременно с сестрой Маргарет? — предполагает Джойс.

— Какая на надгробии дата? — спрашивает Остин.

— Тысяча восемьсот семьдесят четвертый, — читает Джойс.

— Ни в коем случае. Тридцать-сорок лет — возможно, в зависимости от почвы, но не сто пятьдесят.

— Значит, в какой-то момент, — заключает Ибрагим, — кто-то раскопал эту могилу, подложил еще одно тело и снова закопал?

— Определенно, — соглашается Остин. — Вот вам и тайна.

— Может быть, тоже монахиня, Остин? — спрашивает Элизабет. — Там украшений нет? Или фрагментов одежды?

— Ничего такого, — заверяет Остин. — Ободрали догола. Если это было убийство, кто-то знал, что делает. Вы не возражаете, если я заберу несколько костей? Посмотрел бы утром, просто чтобы составить вам более отчетливую картину.

— Разумеется, Остин, на твой выбор, — говорит Элизабет.

Богдан надувает щеки.

— А теперь мы расскажем полиции?

— О, думаю, нам лучше помолчать, пока Остин не даст заключения, — отвечает Элизабет. — Если все согласны.

Все согласны.

— Дайте кто-нибудь руку, помогите вылезти из могилы, — просит Остин. — Богдан, старина?

Богдан кивает, но прежде хочет кое-что прояснить.

— Послушайте, я только должен сказать одну вещь, окей? На случай, вдруг я сошел с ума. Это ведь не нормально, да? Старый человек разглядывает кости в могиле. Может, кто-то убит, а полицию никто не извещает?

— Богдан, вы же не пошли в полицию, когда сами раскопали кости, — напоминает ему Джойс.

— Да, но это я, — возражает Богдан. — Я-то не нормальный.

— Ну, а это мы, — говорит ему Джойс, — и мы тоже не нормальные. Хотя я когда-то была.

— Нормальность — это иллюзия, Богдан, — добавляет Ибрагим.

— Доверьтесь нам, Богдан, — говорит Элизабет. — Мы просто хотим узнать, чьи это могут быть останки и кто их захоронил, а это будет куда проще, если полиция не станет совать свой нос, пока без этого можно обойтись. Если бы кости обнаружила полиция, ручаюсь, мы узнали бы об этом последними. А разве это честно после всех наших трудов?

— Я вам верю, — говорит Богдан и тут же кривится от новой мысли. — Хотя, если что не так, ручаюсь — в тюрьму сяду я.

— Я этого не допущу, вы слишком полезны, — заверяет Элизабет. — А теперь, пожалуйста, вытащите Остина из могилы и подберите ему кости. Я бы предложила всем пойти к Джойс на чашечку чая.

— Превосходно, — Остин, разложив выбранные кости на краю могилы, протягивает Богдану руки.

— Веди, Лиззи! — восклицает Рон и приканчивает остатки «Стеллы».

Атмосфера была очень приподнятая, и я понимаю отчего. Все мы сознавали, что мы дружная компания и что кругом происходит что-то необыкновенное. И еще мы понимали, думаю, что нарушаем закон, но в нашем возрасте это уже все равно. Может, это протест против угасающего света, но то поэзия, а то жизнь. Найдутся и другие причины, о которых я не вспомнила, но я точно знаю, что на обратном пути с холма у всех головы кружились. Как у загулявших допоздна подростков.

Но когда Остин выложил на мой обеденный стол груду костей, мы, хотя еще помнили, что нам выпало приключение, начали трезветь. Даже Рон.

Все это прекрасно. Клуб убийств по четвергам, и все наши шуточки, и возраст свободы, и что мы там себе говорили. Но кто-то умер, пусть даже давно, так что стоило помолчать и задуматься.