Здания. Декорации к боевику? Больные фантазии пользователя кнофа? Весёлый дом после вечеринки по поводу обретения права одиночества?

Сотрудники двух отделов нерешительно топтались на пороге. Авессалом-старший, покряхтывая, бродил между искорёженными приборами, обходил по кромке пятна ожогов на полу. Долго смотрел на десяток перьев из псевдостали, выдранных с мясом.

Гавриил следовал за ним по пятам, всем видам выражая покорность и сожаление. Покорность была показной, для сотрудников, а сожаление — искренним. Правда, оно не касалось наведенного бардака.

— Ты можешь объяснить, наконец, что тут было ночью?!

Единственный сын закатил глаза. Развёл крыльями. Он не мог объяснить. Ночью он надорвал связки, свои волшебные связки, да так, что уже Нудный Ник разводил крыльями. Шея отпрыска была заключена в жёсткий бандаж с какой-то сложной начинкой. Иногда Габи слегка морщился: наверное, устройство непрерывно производило впрыскивания, уз-массаж и йорн знает что ещё.

Кто-то из сослуживцев-подчинённых хихикнул, кто-то фыркнул, кто-то прыснул в рукав. Ну да, Габи с ярко-зелёным «зобом» на шее, с забранными, чтобы не лезли под бандаж, в высокий хвост волосами, да ещё и с комически-недоумевающей гримасой смотрелся забавно. Каким-то образом он умел их смешить, что для Авессалома было самой большой загадкой мироздания.

Аве затребовал записи с камер наблюдения. Получил дырку от бублика и дохлого осла уши. Сгорела камера, сказал дежурный техник, отводя глаза. Предъявил скукоженный и оплавленный коробок, из которого свисал на тонком проводке закопченный окуляр. Аве быстро посмотрел на сына. Габи созерцал потолок, что и требовалось доказать.

— Иди за мной, — приказал старший, борясь с диким соблазном взять Габриэля за ухо. Гелы… гелы так не делают, но Аве помнил и другие времена. Иногда ему казалось, что они, те не самые лучшие, кровавые, отвратительные времена, были честнее нынешних. Наверное, так думают все старики.

— Пиши. — Вместо планшета он протянул сыну бумагу и карандаш. Архаизмы, такие же, как он сам. Но Габи не удивился. Взял, пристроил на колене.

Всю дорогу до дома Аве они молчали, думая каждый о своём.

— Что тебе сделал тот армеец, Габи?

«Непоправимое слово».

— Почему он его сказал? И даже не думай, будто я поверю, что ты не знаешь причину.

«Возникло недопонимание. Я не имел права объяснить один поступок, который скверно выглядел».

— Зачем ты пошёл в казармы ночью?

«Я узнал, что Даниил НАРУШИЛ ПРИКАЗ, авва. Я не мог не реагировать. Твой Пети был с нарушителем».

Вопросов было гораздо больше, чем Аве успел бы задать за весь день. И… это не имело смысла. Что-то, а находить безупречные объяснения Габриэль умел прекрасно. По интонациям голоса ещё был жалкий шанс угадать правду, но в письменном виде — ни одного.

«Они сбежали на Паолу. Единственное место во Вселенной, где их невозможно достать. Ни на что не намекаю, но подумай сам».

— Я подумаю, — пообещал Аве. — И поверь, думать буду в полную силу. Ник сказал, что твой голос скоро вернётся, и я очень хочу услышать всё о скверно выглядящих поступках. Надеюсь, как член Совета я имею право это знать.

— Как член Совета, — раздалось от двери, которую, разумеется, никто и не подумал запирать, — о скверных поступках и сопутствующих недопониманиях я кое-что знаю и могу поведать раньше, чем божественный голос Габриэля соизволит возвернуться.

На пороге комнаты перекатывался с пятки на мысок гел, похожий на человека настолько, насколько это вообще возможно для гела. Наружность он себе выбрал не самую приятную: маленький рост, сутулая спина (как он ухитрялся сутулиться при наличии крыльев — неизвестно, но ухитрялся), кривые ножки и лысая голова, которую отнюдь не украшали большие оттопыренные уши и морщинистая физиономия размером с кулачок. На данный момент физиономия выглядела так, будто её обладатель хлебнул уксуса. Впрочем, она всегда так выглядела.

— Я не слышал, как ты зашёл, Михаэль, — сухо сказал Аве, намекая, что недурно бы постучаться, заходя в чужой дом.

Но армейский набольший был слишком зол, чтобы соблюдать приличия.

— Вы погубили моего лучшего бойца, Габриэль, из-за мелочной мести. Вы погубили Пети и самую многообещающую экспедицию на Паолу за последние пятьсот лет, отправив неподготовленного разведчика.

— Это официальное обвинение, Михаэль? — казалось, голос Аве вот-вот переломится сухим тростником.

— Да.

— У тебя есть доказательства?

— Да.

*

Дом Пети — маленький по гельским меркам, низкий и тусклый. Двор неухоженный: сорняки по колено, обожаемые хозяином железяки коварно разбросаны среди них и не всегда видны. Через одну Аве перецепился.

— Тут, — хмуро сообщил чернявый армеец с длинным, накрученным на ухо чубом.

Чуть левее ворот темнели ожоги — вскипевшая под плазменными ударами земля застыла корявыми шрамами. Один из двух шрамов обрывался резко, практически по прямой линии, как отрезало. Аве вопросительно приподнял брови. Армеец всё понял правильно, ступил на эту границу и с лязгом перевёл крылья вперёд. Длинное бурое пятно ожога на правом крыле плавно продолжило «шрам» на земле.

— Армированные, — не без гордости сказал чубатый. — А то бы и я сгорел, и Пети. Прямой из плазмомёта — это не жук начихал. А перед тем Пети шарахнуло вроде как неисправным энергоконтуром. Повезло, что только рука онемела. Потерял бы сознание — всё, добили бы, и я б не успел.

Он показал, где случилась поломка контура. Аве не сомневался, что о случайностях речи нет. Его ученика готовились убить очень тщательно и продуманно. Не учли только армейца Василя, припёршегося на ночь глядя справиться о приятеле. Да и кто бы учёл? Гелы так не делают. Но вояки и ангелы — не совсем гелы. В них слишком много от людей.

Странная тёплая волна плеснула в груди самого старого гела планеты. До этой минуты он не понимал, насколько глубоко его ранили слова: «Твой ненаглядный сегодня, раз уже к слову пришлось, обронил знаковую фразочку. Сказал, что армейцев Михаэля, мол, и делают для того, чтобы они сражались и умирали. Делают, Аве».

Ради поточного продукта не будут срываться среди ночи, не будут рисковать жизнью в драке с могущественным противником и прыгать в Трещину. Поточный продукт не закроет крыльями от прямого залпа из плазмомёта…

— …вы всё это объясните, почтенный Габриэль? — Михаэль исполнен ядом настолько, что льёт через край. — Или вы будете утверждать, что понятия не имеете о случившемся покушении на гражданина Гелио?

Раздался тихий-тихий скрип, который перешёл в вибрирующий хрип, из которого, в свою очередь, проступили слова:

— Можете смеяться, кхр-р-р, но не имею. — Габи было ещё трудно говорить, но он не собирался останавливаться. — Я бы не стал огорчать почтенного Ав-ве гибелью ученика, даже ех-сли бы мне страсть как хотелось прих-хлопнуть