— Здравствуйте, — сказал я. — Вас зовут Настей или Ксенией?

— Хотите познакомиться? — спросила она.

— Да. Очень.

— А почему вы решили, что меня зовут Настей или Ксенией?

— Потому что девочек вашего возраста чаще всего называли Настями или Ксениями.

— А какой наш возраст?

— Двадцать пять.

Ей было двадцать семь, но она не стала опровергать и спросила:

— А ваш возраст?

— Тридцать семь.

— Тогда вы или Никита, или Иван?

— Или Павел, или Петр? Я — Павел.

— Я — Настя. Вашему сыну или дочери тринадцать лет?

— Нет, я не женат и никогда не был женатым. У меня к вам самые серьезные намерения.

Она впервые улыбнулась.

— Вы живете в нашем районе?

— Нет, я проехал свою станцию. Я очень боялся, что никогда вас больше не увижу.

Мой напор был пошловатым, но когда женщине говорят без обиняков: «Вы мне нравитесь» — даже самые интеллигентные женщины предпочитают не замечать пошлости.

Поезд приближался к конечной остановке.

— Вы не возражаете, если я вас немного провожу?

Она ничего не ответила. Выходя из вагона, улыбнулась, что могло означать: привет, дорогой! Но она шла чуть медленнее, чем идут женщины, которые приняли решение не продолжать дальнейшее знакомство с мужчиной.

Я пошел рядом с нею. На улице она остановилась у витрины магазина. Я стоял рядом. Вместе мы хорошо смотрелись. Из-за короткой кожаной куртки с небольшим меховым воротником и длинной суконной юбки она казалась стройной и сексапильной. Я выше ее на голову, что для высокой женщины многое значит. Была ранняя весна, поэтому я еще не снял «свингер», полупальто из твида, — удобная одежда для города, когда пользуешься общественным транспортом, модные в этом сезоне длинные пальто собирали полами вечную зимне-весеннюю московскую грязь.

Она рассматривала в зеркальной витрине сыры, колбасы и меня. Я был почти уверен, что она с предельной точностью определила мою стоимость. Со «свингером», костюмом, ботинками, галстуком и часами я тянул миллионов на десять в рублях, а по курсу доллара на тот день — тысячи на две. Я мог не комплексовать.

— Извините, — сказала она. — Мне надо зайти в булошную.

Она сказала не «булочную», а «булошную», как говорят коренные москвичи, но она родилась не в Москве. Я получил первое словесное подтверждение — продолжайте, у вас есть шансы. При такой раскладке я мог получить ее домашний телефон.

— Я тоже зайду в булочную, дома шаром покати.

Я вошел вместе с ней в булочную. Она достала из сумочки пластиковый пакет и начала класть туда хлеб, коробку дорогих конфет, банку хорошего растворимого кофе, пачку индийского чая, сухие сливки, пакет ванильных сухарей, две большие плитки английского шоколада. У нее, что ли, кончились все припасы в доме? И вдруг я понял: она рассчитывает, что заплачу я. А если не заплачу, она улыбнется, когда я спрошу о ее домашнем телефоне, и ответит: «Чуть позже», или: «В следующий раз».

Если ты такой напористый, не будь жадным. А если не такой догадливый, постой несколько дней у выхода из метро, всматриваясь в выходящих женщин.

Я положил рядом с ее пакетом банку сухих сливок и нарезной батон.

— Считайте все вместе, — сказал я.

— Я заплачу сама.

Но кассирша уже сплюсовала мои и ее покупки, обсчитав меня на несколько тысяч. Мужчину, который демонстрирует свою щедрость, обсчитывают всегда. В такой ситуации даже самый принципиальный скупердяй не поднимет скандала и не попросит пересчитать, чтобы не показаться жадным.

— Я не хочу быть навязчивым, но с удовольствием позвонил бы и пригласил вас поужинать, — сказал я и, чтобы снять все ее колебания, протянул визитную карточку, на которой значилось:

КОПЫЛОВ ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ, вице-президент компании «Косма».

Она достала из сумочки свою визитную карточку:

ЕВСЕЕВА АНАСТАСИЯ ВАЛЕНТИНОВНА, старший менеджер компании «ВРЕМЯ».

Вряд ли она когда-нибудь слышала о компании «Косма», а любой нормальный человек мог подумать, что компания «Время» занимается импортом или экспортом часов, компьютеров, сотовых телефонов или микроволновых печей, но я знал, что она и ее мать занимаются подбором работников для германских фирм. Мне оставалось только распрощаться. Но она явно колебалась, все-таки она выставила меня с первого раза на довольно крупную сумму.

— Ваш финансовый подвиг должен быть поощрен, — сказала она. — Я вас приглашаю на чашку кофе или чая.

— С удовольствием! Я не мог найти формы, как на это напроситься.

— Вы правы, — согласилась Настя. — Все начинают по одному и тому же стереотипу: не пригласите ли на чашку чая? И от этой банальности становится кисло. Хотя я ничего новенького тоже не придумала.

— Общепринятые стереотипы делают жизнь комфортнее. Вы встречаетесь и говорите «здравствуйте», прощаетесь — «до свидания». Очень удобно.

Для первой встречи я слишком болтлив, но при первой встрече мужчина всегда больше говорит, а женщина слушает, потом роли меняются.

— Я должна позвонить родителям и сообщить, что приду не одна.

Мы подошли к навесному телефону-автомату. Я остановился в нескольких метрах от телефона — подслушивать неприлично, — но она говорила достаточно громко, может быть специально, чтобы я слышал.

— Мама, я приду не одна, а с молодым человеком, хотя он не так уж и молод, тридцать семь лет. Нет, только что познакомились. Нет, не азербайджанец и не грузин. По визитной карточке — вице-президент компании. Отец еще не вернулся?

Что же, предельно точна, кроме одного — никакого отца у нее не было, она жила вдвоем с матерью.

Мы поднялись на лифте на седьмой этаж девятиэтажного кирпичного дома, построенного лет тридцать назад, уже с несовмещенными ванной и туалетом, но еще с маленькими кухнями и без холлов.

Дверь открыла ее мать. Они были похожи. Только мать — более налитая в плечах, в груди, в бедрах, рыжеволосая, нет, не крашеная — такие веснушки, голубые глаза и нежная матовая кожа бывают только у естественно рыжих. Встретив ее где-нибудь в санатории, я бы с ней завел роман — выглядела она лет на тридцать пять, но я знал, что год назад она отметила свое сорокапятилетие.

— Моя мать Ирина, — представила Настя. — А это Павел.

Я поцеловал Ирине руку, женщинам руку я целовал только в помещениях, предполагая, что руки вымыты.

На вешалке в прихожей висел мужской плащ, модный лет двадцать назад, слегка измятый, вывешенный, вероятно, перед нашим приходом. Женщины страховались, предупреждая, что в доме есть мужчина, он всегда защитит, плащ был огромных размеров и мог бы покрыть килограммов сто двадцать. Отца я, конечно, никогда не увижу, он уедет в длительную командировку. А пока мать и дочь ушли на кухню, оставив меня в гостиной, обставленной кожаной финской мебелью, купленной примерно год назад, в это время в Москве стали появляться такие гарнитуры. Мать и дочь явно не испытывали материальных затруднений, по-видимому, немецкие фирмы хорошо платили за подбор специалистов, к тому же мать преподавала на факультете психологии в Московском университете.