— Потому что тогда потребовалось бы назвать причину егостраха.

— А это было…

— Он не объяснил ее и мне.

— А каким тогда образом мы должны выполнить эту работу, поего мнению?

— Он сказал мне, что рассчитывает наметить свой собственныйплан. Он хотел, чтобы было сделано две вещи, и ни одна из них не требовалаполного изложения всей истории. Он желал, чтобы его обеспечили надежнымителохранителями и он желал обнаружить Палача, чтобы избавиться от него. Опервой части я уже позаботился.

— И вы хотите, чтобы я взялся за вторую?

— Верно. Вы укрепили меня во мнении, что вы именно тотчеловек, который предназначен для этой работы.

— Я вижу. А вы понимаете, что если эта штука действительнообладает разумом, то все это будет смахивать на убийство? Если же это не так,конечно, то тогда остается только уничтожение дорогостоящего имущества,находящегося в собственности правительства.

— Как вы это оцениваете?

— Я оцениваю это как работу, — ответил я.

— И вы беретесь за нее?

— Мне нужно побольше фактов для того, чтобы принять решение.Например

— кто ваш клиент? Кто эти другие операторы? Где они живут?Что они делают? Что…

Он поднял руку.

— По первому вопросу, — ответил он. — Почтенный ДжессиБрокден, сенатор от Висконсина — это наш клиент. Сведения, конечно, секретные,как и все другие.

Я кивнул.

— Я помню его, он был связан с космической программой передтем, как ушел в политику. Хотя подробностей я не знаю. Но ему было настольколегко получить защиту от правительственных организаций…

— Для получения ее он, очевидно, должен был сказать нечтотакое, о чем не желал бы говорить. Возможно, это нанесло бы урон его карьере. Яточно не знаю. Он не хотел этого. Он выбрал нас.

Я снова кивнул.

— А как насчет других? Они тоже выбрали нас?

— Совсем наоборот. Они даже вообще не поддержалипредположение Брокдена. Они, похоже, сочли, что у сенатора это что-то вродепаранойи.

— Насколько хорошо они знали друг друга в последнее время?

— Жили в различных частях страны и годами не виделись. Хотяслучайные встречи и были.

— Весьма слабые основания для подобного диагноза.

— Один из них — психиатр.

— Ого! Который?

— Лейла Закери — так ее звать. Живет в Сент-Луисе. Работаеттам же, в госпитале.

— Никто из них не обращался к властям — федеральным илиместным?

— Верно. Брокден вышел на контакт после того, как узнал оПалаче. Он был тогда в Вашингтоне. Отправил известие о возвращении его изатребовал сообщение об убийстве. Он попробовал разыскать всех своих бывшихсослуживцев, узнал в процессе поисков о Барнсе, вышел на меня, а затемпопытался уговорить остальных отдаться под мою защиту. Но они не согласились.Когда я разговаривал с доктором Закери, она указала мне — очень вежливо — чтоБрокден очень больной человек.

— Что у него?

— Рак. Поражен позвоночник. Это уже неизлечимо, когда ракпоражает его и внедряется внутрь. Он даже сказал мне — как-то так выразился —что ему необходимо протянуть где-то месяцев шесть, чтобы закончить доработкуочень важной части законодательства — нового уголовного реабилитационного акта— и я допускаю, что это выглядело идеей параноика. Но черт бы меня побрал, ктобы не свихнулся в такой обстановке? Доктор Закери, например, все это расценилаименно так, хотя и не связывала убийство Барнса с Палачом. Она считает, что этобыл вульгарный грабитель, которого вспугнули

— и он, естественно, перепугался и убил хозяина.

— Значит, она не боится Палача?

— Она сказала, что ей-то куда больше известно о психикеПалача, чем кому бы то ни было, и она поэтому не особенно беспокоится.

— А как насчет другого оператора?

— Он сказал, что доктор Закери может превосходно разбиратьсяв психике Палача, и что сам он больше всех знает о мозге этого существа и чтосовсем не беспокоится.

— Кого вы имеете в виду?

— Дэвид Фентрис — инженер-консультант в области электроникии кибернетики. Он действительно немало потрудился при создании Палача.

Я встал и сходил за кофейником. Не то, чтобы я страшнозахотел опрокинуть чашечку как раз сейчас. Но я услышал знакомое имя: мнепришлось в свое время поработать с Дэвидом Фентрисом. И он некоторое времяучаствовал в космической программе.

Около пятнадцати лет тому назад Дэйв был связан с проектомЦентрального банка данных — именно тогда мы и познакомились. И хотя у многих изнас заметно изменялись взгляды на свою работу по мере того, как мы добивалисьвсе большего и большего прогресса, Дэйв все оставался по-прежнему неукротимымэнтузиастом. Жилистый, с седыми коротко подстриженными волосами, сероглазый, вочках с роговой оправой и тяжелыми стеклами, постоянно колеблющийся междурассеянностью и взведенностью, стремительностью, он имел привычку выражаться полусформулированнымимыслями на бегу, так что вы могли начать думать о нем, как о представителе тойпороды людей, которые добрались до поста с небольшой властью за счет подкупа иинтриг. Тем не менее, если вы подольше присматривались к нему, мнение ваше изменилосьбы — он умел прогонять рассеянность и жестко брать себя в руки. К тому времени,когда он заканчивал дело, вы весьма недоумевали, как это не смогли разглядетьвсего этого давным-давно и почему парень вроде него до сих пор находится натакой незначительной должности. А еще позже вас могло поразить то, какимпечальным кажется он в то время, когда не пылает энтузиазмом насчетчего-нибудь. Сила духа его была чересчур высока для небольших проектов, в товремя как значительные предприятия нуждались в ком-то более хладнокровном. Такчто меня не удивило, что выше консультанта он так и не поднялся.

Больше всего меня занимало теперь, конечно, то, помнит ли онменя. Правда, внешне я изменился, личность стала более зрелой (во всякомслучае, я на это надеялся), поменялись и привычки. Но хватит ли этих перемен,если в ходе расследования придется столкнуться с ним? Мозг, прятавшийся заочками в роговой оправе, был способен много чего сделать даже с болееничтожными данными.

— Где он живет? — спросил я.

— В Мемфисе… А в чем дело?