– Ты в порядке? – спрашиваю я, сгружая кружки на пластиковый сервировочный поднос.

– Риц…

Я смотрю на нее и понимаю, что она таращится в сторону десятого столика, за которым спиной к нам сидит темноволосый мужчина. На секунду он поворачивается, пусть лишь слегка, но мне этого достаточно, чтобы узнать этот чеканный абрис челюсти, который я так хорошо помню.

Пол качается у меня под ногами, я произношу какое-то ругательство и глубоко втягиваю воздух. Рейч хватает меня за запястье. Мое зрение на одну ужасную секунду затуманивается. У меня никогда не было подобной физической реакции на что бы то ни было – за всю мою жизнь.

– Не делай глупостей, – говорит она. – Я знаю, что ты хочешь, чтобы он получил свое, – и он этого заслуживает. Но я не хочу, чтобы тебя уволили. Ты мне нужна здесь. Я не смогу работать здесь без тебя.

Она криво улыбается, давая мне понять, что это наполовину шутка, а наполовину – серьезно.

– Я не стану устраивать сцен, – отвечаю я, хотя и не могу сказать точно, кого я пытаюсь убедить – ее или себя.

Откашлявшись и изо всех сил стараясь не обращать внимания на оглушительное биение пульса в ушах, я с улыбкой отношу шоколадное молоко клиентам и направляюсь к столику номер десять.

Достав из кармана фартука блокнот и щелкнув ручкой, я склоняю голову.

– Доброе утро.

Исайя кладет меню на столик, делает глубокий вдох и смотрит на часы.

– Кофе и яичницу, пожалуйста. Это все.

Ручка, касающаяся страницы блокнота, слегка дрожит.

– Серьезно? – спрашиваю я.

Он поднимает на меня взгляд, выражение лица у него холодное и отстраненное.

– Я немного спешу.

Я в полной растерянности, я лишаюсь дара речи – он обращается со мной так, словно мы совершенно не знакомы. Рука с блокнотом опускается сама собой. Я приоткрываю рот, пытаясь что-то сказать, но идеально подобранные слова так и остаются у меня в голове, где все перевернулось вверх дном.

Миллионы мыслей крутятся в моем мозгу, сейчас я, вероятно, могла бы сказать ему очень и очень многое, но я обещала Рейчел не делать глупостей, и, в конечном итоге, я не хочу жертвовать своей работой ради этого мерзавца.

Но пусть уповает на бога, если я когда-нибудь встречу его вне этих стен…

– Блинчик не желаете? – спрашиваю я, выдавив улыбку. Если он хочет притвориться, будто мы не знакомы, в эту игру можно играть и вдвоем.

Он качает головой.

– Только кофе и яичницу из двух яиц.

– Точно? Вы уверены, что не хотите два блинчика? – Я недоверчиво усмехаюсь, на долю секунды задумавшись о том, почему я так отчаянно пытаюсь ткнуть его носом в эти воспоминания. Он не забыл меня. Не мог забыть.

Исайя указывает на табличку над кассой.

– Я слышал, что вы строго придерживаетесь правила насчет одного блинчика. Думаю, сегодня я обойдусь чем-нибудь попроще.

Океаны и континенты, некогда разделившие нас, ничто по сравнению с его отстраненным взглядом, направленным на меня.

Сжав губы и пытаясь удержать жгучие слезы, наворачивающиеся на глаза, я забираю его меню.

– Сейчас я передам ваш заказ поварам.

Исайя отворачивается от меня, глядя сквозь окно на тротуар. Волосы у него немного длиннее, чем были прежде, и это наводит меня на мысль, что он вернулся из командировки уже некоторое время назад. Он одет в темно-синий костюм с белой рубашкой, ничуть не напоминающий облегающие рваные джинсы и футболки с треугольным вырезом, которые он носил раньше. По крайней мере, ни в чем другом я его не видела.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Рейчел, налетев на меня возле кухонного окошка.

Я ставлю его заказ в очередь и поворачиваюсь к ней, крепко зажмурив глаза, ожидая, пока утихнет жжение под веками.

– Он смотрел прямо сквозь меня, Рейч. Как будто не узнал меня. Зачем он пришел сюда и делает вид, будто мы не знакомы? Что он творит?

Она морщит нос и смотрит на человека за десятым столиком поверх моего плеча.

– Это… действительно странно. Ты что-нибудь ему сказала?

Покачав головой, я отвечаю:

– А что я должна была сказать? «Привет, ты помнишь меня? Мы с тобой спали несколько месяцев назад…», так, что ли?

– Ты сообразишь, что нужно сказать. Сейчас ты просто в шоке. – Она гладит меня по плечу, сочувственно склонив голову, потом направляется обратно в зал.

Взяв с конфорки полный кофейник, я возвращаюсь к столику Исайи и переворачиваю книзу донышком его пустую кофейную кружку.

– Две порции сливок и полпакетика сахара? – спрашиваю я, ненавидя это воспоминание о том, как он пьет кофе. Сдвинув брови, он смотрит на меня.

– Вы угадали.

«Угадала?»

– Да, иногда мне кажется, что я экстрасенс или что-то вроде того, – говорю я, даже не пытаясь скрыть едкую горечь в голосе.

– Спасибо. – Он придвигает кофе ближе к себе и тянется за сахарницей, стоящей у окна.

– Вы хорошо выглядите, – говорю я. И имею в виду именно это. Как бы мне ни хотелось вцепиться ему в волосы, ударить по этому красивому лицу и сказать ему, какой он негодяй, отчасти я радуюсь тому, что он вернулся домой живым и невредимым. – Красивый костюм. Вам к лицу.

Моя мать всегда говорила, что ты никогда не ошибешься, если будешь вести себя достойно.

Он хмурит лоб, поворачивается ко мне и внимательно смотрит на меня.

– Спасибо.

– Ваша яичница скоро будет готова. – Я отхожу и проверяю три других своих столика, потом прибывает его заказ, и когда я приношу ему завтрак, он говорит по телефону. Когда я ставлю перед ним тарелку, он не утруждается поблагодарить меня хотя бы кивком или коротким взмахом руки. Он просто тянется за вилкой.

Мне кажется, что в желудке у меня лежит холодный камень.

Для завершения отношений это как-то чересчур.

Я сейчас в еще большем замешательстве, чем прежде.

Следующие пятнадцать минут я полностью погружена в работу, даже убираю посуду с пары столиков, закрепленных за Рейчел, – и все ради того, чтобы у меня не было времени размышлять, почему он здесь и почему притворяется, будто не помнит меня.

Когда он наконец подзывает меня и просит счет, меня окатывает волна тревожного жара, и я пытаюсь найти правильные слова, которые должна сказать ему, прежде чем он уйдет.

– Спасибо, – говорит он через минуту, когда я протягиваю ему кожаную папку со счетом. Его завтрак стоил тринадцать долларов и пятьдесят восемь центов, и я вижу, как он кладет в папку купюры – десять и пять долларов, – и протягивает мне со словами:

– Сдачу оставьте себе.