Нет, они не понимают. Безнадежно! Все безнадежно! ОтецБалтазар выбранил себя за то, что устроил пирушку прежде, чем перейти к делу.Его гости просто съели этот разговор, сжевали опасность, разбавили осторожностьвином. Небось ждут не дождутся, когда на десерт им подадут молоденьких монашкови монашек (на любой вкус!), ну а скучные дела подождут и до завтра.

Нет, в том-то и дело, что не подождут!

А может быть, подумал отец Балтазар, пусть пляшут, пока Римгорит? Вот Цецилия Феррари – та способна оценить опасность. Отец Амедео тожепоглядывает встревоженно, и еще трое-четверо… Хватит метать бисер передсвиньями! Пора предоставить этих зажравшихся недоумков их судьбе – и начатьстроить линию обороны. Пожалуй, и лучше, что эти пьяницы ничего не узнают о егозамысле. Кто знает, может быть, именно их беззаботность и болтливость сталипричиной этого секретного донесения в Рим, копию которого отец Балтазар получилслучайно, за большие деньги… очень большие деньги! Может быть, кто-то из нихпредатель. Нет, лучше вовремя исправить свою ошибку и доверить план только тем,в ком он совершенно уверен, потому что от проверки эти люди пострадают сильнеевсех. Скажем, Цецилия Феррари. И еще четверо других…

Он сделал незаметный знак, и через некоторое время шестероиз тридцати собравшихся незаметно покинули зал.

* * *

Когда они уединились в строгом, даже мрачноватом кабинетенастоятеля (точь-в-точь ее собственный!), Цецилия резко спросила:

– А вам не кажется, что они отчасти правы? Пусть они нехотят замечать опасности и прячут голову под крыло, но что, ради господа бога,мы можем сделать в один день?! Право, отец Балтазар, лучше бы нам было вообщени о чем не знать! Мы не можем ничего изменить – ничего! Предположим, сестры вмоей обители будут всю ночь чистить свои сундуки, избавляясь от кружевногобелья, драгоценностей и прочих подарков их любовников. Предположим,сестра-экономка всю ночь будет выливать в канал вино и закапывать в саду ветчинуи битую птицу, которым, конечно, не место в монастырских кладовых во времяпоста. Но заставите ли вы отца Маурицио отдать подобный приказ у себя?! Аслухи? А ужасные слухи, которые прямо-таки роятся вокруг нашей обители? Ведь отом, что мы узнали сегодня из письма, говорит вся Венеция… другое дело, что всяВенеция сама погрязла в блудодействе, а потому ее мало беспокоит отсутствиесвятости в святой обители!

Присутствующие глядели на рассерженную аббатису ошеломленно.Практика церковной жизни, полулицемерный уклад жизни приучил отцов церкви кизящным оборотам речи, прикрывающим истинный, плотский смысл царящего в ихмонастырях разврата. А называть вот так, прямо и грубо, вещи своими именами… Ноих удивление достигло буквально апогея, когда отец Балтазар обреченно кивнул:

– Вы правы, прекрасная синьора. Совершенно правы: безнадежноопоздало сие письмо, и нам ничего уже не исправить. Более того – все попыткичто-либо сделать тщетны, ибо человека, который к нам едет, не проймешь ничем.

– Вы знаете его? – подал голос отец Амедео, которого началабить дрожь.

– Знаю, – кивнул отец Балтазар. – Его имя – Джироламо ЛаКонти. О, это особенный человек! Главная и определяющая черта его натуры –злоба. Он зол со всех сторон и только зол. В душе его живет только одновлечение – вредить всему, что может чувствовать вред, отравлять своимприкосновением все, до чего он дотрагивается!

У отца Амедео громко стукнули зубы от ужаса, а Цецилиякивнула:

– Да, я знаю таких людей. Они обычно не имеют ни страстей,ни пороков, которые, за недостатком лучших свойств, смягчают или, вернее,разбавляют жестокость натуры. В их душах нет ни скупости, ни тщеславия, нисладострастия, ни…

Короткое, отчаянное рыдание отца Амедео заставило еезамолчать. А отец Балтазар… расхохотался. Впрочем, это был невеселый смех.

– Моя дорогая Цецилия, – вздохнул он, – вы ошибаетесь.Джироламо Ла Конти вовсе не такой оплот благочестия, каким вы пытаетесь егопровозгласить. Это распутник из распутников, чревоугодник из чревоугодников,мздоимец, человек без чести и совести…

– Мздоимец? – встрепенулся отец Бертуччио, настоятельмонастыря Сан-Дзаккария. Бертуччио, как всем было известно, получил своюдолжность с помощью огромной взятки. – Это интересно…

– Распутник? – прищурилась мать Антония, аббатиса обителиСанта-Мария-Глориоза-деи-Феррари, монахини которой вели негласное соперничествос сестрами аббатства Мизерикордия по количеству и качеству любовных историй. –Это еще интереснее!

– Увы, господа, оставьте напрасные надежды, – покачалголовой отец Балтазар. – Вы забыли мои слова: Джироламо злодей из злодеев иподлец из подлецов. Он переспит со всеми сестрами, которые станут строить емуглазки, и изнасилует остальных. Он охотно будет жрать в Великий пост жаренуюсвинину. Он опустошит ваши сундуки, принимая взятки… а потом отправит в Римдонесение, где будет достоверно изложено то, о чем умолчал бы самый алчныйчиновник, получивший за свое молчание соответствующую мзду. Поэтому лучше нетратиться на Джироламо – это бессмысленно!

– Но ведь мы можем обвинить его самого в распутстве ивымогательстве! – запальчиво вскричала мать Антония. – Мол, сумма, которую емудали, не устроила Джироламо, вот он и обвинил нас, вот и отправил письмо,безусловно, лживое…

– Нам не поверят, – покачал головою отец Балтазар. – Поверятему.

– Это еще почему?! – взвилась неуемная Антония, но Балтазарзаставил ее окаменеть своей следующей фразой:

– Джироламо Ла Конти – племянник папы. Сын его любимойсестры Лавренции. Более того, ходят слухи, что в молодости… словом, она была нетолько сестрой… так что вполне может быть… ну, вы понимаете. Поэтому яповторяю: нам не поверят.

Отец Амедео застонал, мать Антония сквозь зубы процедилапару крепких словечек, которые восхитили бы какого-нибудь баркайоло; отецВинченцо из обители Санта-Мария-дель-Орто пробормотал сокрушенно: «Sursumcorda! Sursum corda!» [33] – а Цецилия… Цецилия промолчала.