— Это для греческого огня, — воскликнул он. — Точно сарацины!

Ранее он уже приказал всем воинам вооружиться, а теперь велел трубить атаку. Гребцы надрывали спины так, как не делали после выхода из Мессины. Галеры по обе стороны от нас не отставали. Всем хотелось первыми вступить в бой. Капитан метался взад-вперед, громко подзадоривая команду. Наш нос взрезал воду, брызги высоко взлетали в воздух. Сверкающие капли осыпали нас бодрящим дождем.

Задача оказалась непростой. Сарацин было так много, а луки их оказались такими мощными, что мы потеряли немало людей. Голубовато-серые языки греческого огня, вырываясь со зловещим ревом, угрожали поджечь любое судно, очутившееся в пределах досягаемости. Это не помешало королю предпринять несколько попыток, но все наши усилия заканчивались неудачей. Мы лишились десяти человек убитыми и вдвое больше ранеными, и, если бы не наши с Филипом щиты, прикрывавшие Ричарда, все могло бы закончиться еще печальнее. Я не раз очищал щит от засевших в нем стрел, Филип проделывал то же самое со своим.

Когда мы показывали утыканные стрелами щиты, Ричард смеялся. Недавний его гнев прошел, он пребывал в приподнятом, боевом настроении. Моряку со свернутым носом пообещали золотую монету, и он пошел прочь, улыбаясь до ушей.

— Божьи ноги, мне хотелось бы сойтись с язычниками в драке, — сказал король. — Но даром терять людей не стоит. Нужно таранить этих дьяволов.

Приказ передавался с галеры на галеру. По сигналу трубы с нашего корабля четыре судна устремились на врага с разных сторон. Приближаясь, мы видели, что палубы судна завалены бочками и мешками с припасами, явно предназначенными для голодавших защитников Акры. Упорствуя до конца, сарацинские лучники стреляли и стреляли, одну из галер язычникам удалось поджечь при помощи греческого огня, но предотвратить неизбежное они не могли.

Удар наш получился мощным, пугающим. Доски скрипели, трещали и разламывались. Воздух наполнился криками. Стонами. Безобидные вроде, но смертоносные щелчки арбалетов. Сыпались стрелы, втыкаясь в наши палубы, щиты, человеческую плоть. Мерзкий смрад греческого огня комом застрял в горле. Когда наши гребцы отвели галеры назад, стали видны зияющие пробоины в борту вражеского корабля, куда жадно вливалось море. Не успели мы отойти на сотню шагов, как тот сильно накренился. Одни сарацины суетились в дикой панике, другие прыгали за борт. Метательная труба была заброшена, рядом с ней полыхали на палубе лужицы греческого огня. Некоторые лучники, опьяненные боем или не страшившиеся скорой смерти, продолжали стрелять по нам. Но прицел, прежде такой точный, сбился. Стрелы падали в волны или вонзались в остов галеры.

Из моря, по приказу Ричарда, удалось выловить всего тридцать пять человек, среди которых многие были высокопоставленными начальниками. Он допросил пленников и, к моему удивлению, распорядился хорошо обращаться с ними.

Воодушевленные первой победой над сарацинами, мы взяли курс на Акру.

День клонился к вечеру, прохладный северный ветер наполнил паруса и понес нас вдоль побережья. Король, не сходивший с удобной для наблюдения носовой площадки, первым заметил место нашего назначения.

Я тоже не мог оторвать от него глаз. Акра — город небольшой, но стены его производили внушительное впечатление. Ощущавшаяся в них мощь впервые заставила нас осознать, что за великое дело мы затеяли. Виден был и лагерь христиан, живописный и какой-то немыслимо дерзкий, зажатый между мусульманской крепостью и силами Саладина. Вся местность за ним, которая поднималась и переходила в горы, была усеяна вражескими шатрами.

— Теперь мне ясно, как выглядит область, где ведется осада, — сказал король. — Акра стоит на мысу, вдающемся в море, и имеет вид треугольника. Вдоль обращенной к берегу стороны, начало которой видно отсюда, идет двойная стена, рядом с ней есть глубокий ров. Они-то в основном и подвергаются приступам. По мере нашего продвижения на юг откроются две другие стены, которыми город обнесен с моря. Вода и высокие укрепления защищают его от нападения с воды.

Мы поплыли дальше. Открылся вид на вход в гавань. Внутри ее возвышались десятки мачт. Усиленный стеной мол охранял вход. На его скалистом окончании стояла квадратная твердыня, известная под зловещим названием Башня Мух. От ее подножья до противоположной стороны входа в гавань под водой тянулась массивная цепь, преграждавшая проход кораблям.

Меня радовало, что нам не предстоит штурмовать эту башню. Ричард поведал о том, как ее безуспешно пытались взять приступом в прошлом сентябре.

Наше появление заметили. На парапете появилась россыпь голов. Отдельные самоуверенные лучники принялись обстреливать нас, но стрелы падали с большим недолетом. Более тревожными оказались действия городских камнеметчиков, запустивших в нашу сторону несколько глыб. К счастью, все пролетели мимо.

Едва наши корабли подошли к отмели и бросили якоря, как песчаный пляж к югу от Акры забурлил людьми. Развевались штандарты, гудели рога. Звонили колокола, пели трубы. Всадники гнали коней вскачь, размахивая руками. Некоторые возбужденно приплясывали и распевали.

Ричард выглядел довольным, но помрачнел, когда я указал на королевские лилии Филиппа Капета.

— Мне придется улыбаться и быть вежливым, — промолвил король.

— Как и ему, сир, — парировал я.

Это заставило его хохотнуть.

— Верно! Он обрадуется не больше моего. И все-таки ради единения сил придется пойти на это. C пуленов достаточно ссоры между Конрадом и Ги. Не хочу вносить новый раздор.

Верный слову, Ричард приветствовал Филиппа как родного брата. Французский король тоже держал себя хорошо. Обменявшись поцелуем мира, два монарха проскакали бок о бок по пляжу вдоль толпы из пехотинцев, жандармов, рыцарей и гражданских всех мастей, направляясь к главному лагерю, расположенному на невысоком холме Ле-Торон к востоку от города.

Я остался присматривать за разгрузкой судов, чтобы наше снаряжение, оружие и припасы не разворовали. Худые оборванцы, слонявшиеся близ места высадки, громко приветствовали нас, но готовы были стащить все, что не привязано и осталось без присмотра.

Близился вечер, и мне не нужно было ничего делать, просто стоять на одном месте; жестокая природа давала о себе знать. Воздух был жарким и влажным, таким густым, что трудно было дышать. Море, по которому мы брели к берегу, было теплым, как человеческая кровь, горячий песок обжигал ноги. Мухи тучей облепили нас, садясь на глаза, губы, щеки, любой открытый участок кожи. В ноздри бил нестерпимый смрад: вонь мочи и испражнений, людских и звериных, хорошо различимый запах лошадей и мулов и безошибочно угадываемый душок гниющей плоти.

Рис, казалось, ничего не замечал. Словно ребенок, которому дали блюдо с засахаренным миндалем, он восторженно глядел по сторонам.

— Наконец-то мы в Утремере! — воскликнул он, услышав, как с мечети внутри Акры раздался