сразу и отдам. Скину покупателю рыбу и тут же с тобой рассчитаюсь. Он и поверил, дурак. Как же своих не выручить? Тем более, и покупатель у Санька на рыбу есть, значит, деньги сразу придут. Он и занял. Как в город пришли, Санька искать не стал. Некогда было, да и неохота. Куда тот Санек денется? В рейсе отдаст, деньги целее будут. А то на берег сойдешь, тут же все и профукаешь.

В первый день про деньги и не вспомнил, некогда было. А потом вдруг замечать стал, что Санек его вроде избегает. Как-то не оказывается рядом никогда. В столовой с ним Витька никак не пересечется, на корме его нет никогда. Сходил в каюту к нему, так и там его нет. Вот только что был, а тут вдруг нет. Только сосед его сидит, глазами хлопает и руками разводит. Побегал за ним Витька пару дней, а потом назначил через того же соседа встречу. На корме вечерком. Чтобы не помешал никто разговаривать. Ну и конечно, именно в тот вечер на корме народу было не протолкнуться. Стасик еще с расспросами привязался, как будто не все равно ему, кого это тут Витька ждет.

Стасика он послал, а сам подождал до без пятнадцати двенадцать и пошел к этому гаду-Саньку в каюту. А там типа закрыто и все спят уже. Вот сволочь!

Ну, ничего! Поймал он его в конце концов. Куда на теплоходе деться-то? Санек, дурак, думал, что вечно от него бегать будет. Чудило. Еще и вякать чего-то начал, когда Витька его поприжал легонько в подсобке. Ручонками размахивал. Пришлось объяснять, что к чему. Что нехорошо деньги чужие не отдавать и от кредиторов бегать. Тем более, когда к тебе по-хорошему.

Санек сначала сопротивляться пытался, даже достал его пару раз. Потом успокоился. Вернее, Витька его успокоил. Но фингал все же успел получить. Вот гад все-таки этот Санек! Ходи теперь, свети фонарем. Сергеич теперь упражняется в остроумии, все простить не может, что Витька тогда с ним препирался.

А менту этому он все как есть рассказал. Не потому, что у того бумажки были, где про детскую комнату написано. А просто надоело ему все. Как-то разом все надоело. Взял да и рассказал. Чего ему скрывать, он же не чужие деньги у этого козла требовал, а свои кровные.

Мент от него и отстал. Оказывается, Каринку убили почти сразу после того, как он пошел Санька искать. Если бы задержался немного, может, и не было бы ничего. Карина бы жива осталась, и помирились бы, глядишь. А теперь вот только и остается, что себя ругать, за то, что ушел тогда.

Так ведь, если бы знать… Может и не случилось бы ничего.

Глава 20

О происхождении Витькиного «фонаря» мы узнали в ресторане перед обедом. Недолго ему удавалось делать загадочный вид. На корабле все новости рано или поздно становятся общедоступной информацией.

К огромному моему облегчению, автором потрясшего всех синяка оказался не Димыч. А то я уже начала опасаться, что это такие последствия допроса свидетеля.

Захаров на меня даже слегка обиделся, когда я ему об этом намекнула.

А чего обижаться? Поставил бы себя на мое место. Что мы имеем? Димыч собирался поговорить с Витькой, причем хвастался, что теперь церемониться с ним не будет и всю правду непременно узнает. И сразу после этого разговора допрошенный с пристрастием Витька щеголяет с новеньким фонарем под глазом. И как это прикажете понимать?

Захаров фыркнул и напомнил мне, что «после этого» не значит «вследствие этого», и посоветовал не лезть не в свои дела.

— Кстати, сегодня вечером ты абсолютно свободна.

— Вот еще! Ты же собирался побеседовать кое с кем, — я, как Остап Бендер, понизила голос «до полной конфиденциальности». — Или ты передумал?

— Я не передумал, — невозмутимо ответил он, отцепляя мои пальцы от своего рукава. — Но тебя я там видеть не хочу Ты мне мешать будешь.

— Я тихонько, — пообещала я.

Но Димыч был непреклонен. Брать меня в качестве зрителя на допрос он отказался наотрез.

— Ты вон какая нежная, из-за любого синяка переживаешь. Я при тебе не смогу допрос нормально вести.

— Странные у тебя представления о нормальности. А без мордобоя ты не можешь допрашивать?

Димыч окончательно выдернул у меня рукав и велел на глаза ему сегодня вечером не попадаться. Лучше вообще в каюте посидеть.

Как же, нашел дурочку. В каюте меня сейчас ничто не удержит.

Но спорить с ним я не стала. Пробраться на корму не так сложно, обойдусь и без официального приглашения. Главное, чтобы он не стал допрашивать у себя в каюте. Там потруднее будет подглядывать.

Я кралась по палубе, а в голове вертелась какая-то ерунда. «Ночь опустилась на спящий город». Какой город? Какая ночь? Вместо спящего города мы имеем слегка притихший теплоход, а вместо опустившейся ночи — сплошное недоразумение. Именно недоразумение, иначе и не назовешь.

В первом рейсе, помню, я вообще спать не могла, когда начались эти самые белые ночи. Дней пять ходила, как сомнамбула. Даже, помню, пару бокалов опрокинула, хорошо хоть не на туристов. Отказывался организм отключаться, хоть ты тресни. Потом привыкла, здесь все привыкают. Шторы плотные задергиваешь на окнах и спи себе.

Вот только прятаться тяжело, когда солнце вообще не заходит. Было бы темно, на корме бы фонарь горел, можно было наблюдать за происходящим, оставаясь в тени. А сейчас я вся как на ладони. Хоть и крадусь, прижимаясь спиной к стенке, но стоит Димычу выглянуть за какой-нибудь надобностью, и весь мой дерзкий план провалится.

Я задержала дыхание и сделала еще несколько бесшумных шагов. Ну, мне хотелось, чтобы они были бесшумными.

До кормы оставалось всего ничего. Даже голоса уже были слышны. Вот только разобрать, о чем говорят, пока не удавалось.

Я сделала еще пару шажков и вытянула шею.

— А поговорить нам все равно придется, — услышала я Димыча. — И чем раньше этот разговор у нас состоится, тем лучше. Для тебя лучше.

Повезло мне, что они на корме обосновались, а то пришлось бы сейчас под окном каюты торчать. Причем, «торчать» в прямом смысле не получилось бы. Пришлось бы на корточках сидеть все время. А это долго. Судя по всему, наш подозреваемый «колоться» не собирается.

— Ты пойми, дурашка, — говорил Димыч ласково, — я ведь и так все уже знаю. А чего не знаю, то из подельника твоего вытащу. Уж он-то ломаться не будет. Для