Весь костюм рассчитан на то, чтобы придать мне дикий, неукротимый вид – тогда необычные гости Морфея охотнее меня примут. Поэтому феи заплели мои волосы в причудливые, похожие на дреды, косы, украсили их красными ягодами и цветами и воткнули чуть выше левого виска шпильку, которую я нашла в кресле.

Почему-то Морфей особенно на этом настаивал.

Я смотрю на Джеба, одетого как эльф-рыцарь.

– Такую штуку я где-то видела. Этот крест – знак элиты.

Черные брюки сидят на нем как поношенные джинсы. Сквозь две петли пояса несколько раз продета серебряная цепочка, создавая иллюзию пяти отдельных отрезков. На левом бедре – крест из сверкающих белых бриллиантов. Я провожу пальцами по драгоценным камням.

– Ты не просто рыцарь… ты королевский телохранитель.

Джеб прижимает мою руку к своему мускулистому бедру. Взгляд у него делается напряженным, как тогда, когда мы обнимались на морском дне. Я высвобождаю руку, и он стискивает зубы.

Смутившись, я принимаюсь рассматривать его костюм дальше. На Джебе рубашка с длинными рукавами, из какой-то ткани, прилегающей к телу, – серебристая с вертикальными черными полосами, тонкая и полупрозрачная. Я со страхом ищу старые шрамы и вдруг замечаю, что темные волосы на груди Джеба исчезли.

– Ты побрил грудь?..

Он рассматривает полосы на рубашке.

– В моей комнате не было зеркала. Это сделала Паутинка после того, как я вымылся. Мне всё равно нужно было побриться. Она сказала, что у эльфов волосы растут только на голове.

Только на голове? Я представляю обнаженного Джеба – и Паутинку, которая касается его живота. И не только.

– Она видела тебя голым?

Он откашливается.

– И не только она. В какой-то момент их, наверное, штук тридцать на меня залезло.

Я чувствую приступ ревности и сжимаю кулаки.

– Тридцать фей трогали тебя без одежды?!

– Слушай, остынь. Летающие фасолины не в моем вкусе. Иди сюда, я кое-что хочу тебе показать.

Джеб поворачивает меня к зеркалу и становится сзади, положив подбородок мне на макушку и касаясь ладонями моих щек.

– Посмотри на свои глаза.

Поверх теней бабочек я вижу себя. Я обратила внимание на свой макияж, как только вошла в зал. Феи проделали удивительную работу: он смотрится совершенно естественно. Нижнее веко подведено насыщенной черной тушью, цвета полос на тигриной шкуре. Рисунок напоминает татуировки Морфея, только в женской версии.

– Ты все время так выглядела. Я это заметил, как только мы вышли из кроличьей норы на свет, и решил, что у тебя поплыл макияж. Но после купания в море эти полоски никуда не делись. Когда я увидел Морфея без маски, то сообразил…

Джеб замолкает; ему как будто нехорошо. Большими пальцами он трет края черного узора.

– Они не стираются. Кожа у тебя блестит не от морской соли. Ты становишься похожа на фею с моего рисунка, только в жизни.

Я тоже ощущаю дурноту – и тереблю оборки платья. Понятно, отчего осьминорж решил, что я здешняя.

– Почему ты ничего не сказал?

– Нам было как-то не до того.

Я отворачиваюсь от зеркала.

– То есть действие проклятия усиливается.

– Быстрее, чем ты думаешь. – Джеб проводит руками по моим плечам. – В твоем платье какие-то прорези… что, потом появятся крылья?

Его мозолистые пальцы гладят кожу у меня на лопатках. Я молчу. Судя по тому, что мы видели до сих пор, крылья есть не у всех подземцев. Когда я представляю, как из-под моей кожи что-то прорежется, мне становится дурно. Честно говоря, со мной уже произошло столько перемен, что я чувствую себя на взбесившейся карусели.

Угрюмое лицо Джеба смотрит на меня из зеркала.

– Почему проклятие касается только женщин из вашей семьи?

– Алиса была девочкой, – отвечаю я, не в силах отогнать мысль о крыльях. – И только существо женского пола может исправить ее ошибки.

– Ошибки, – повторяет Джеб и хмурится еще сильнее.

Легонько стиснув мои плечи, он разворачивает меня и пристально смотрит в глаза.

– Когда я мылся, Паутинка упомянула о том, как ты осушила море. Но она не назвала это исправлением ошибки. Она сказала, что это было испытание. И знаешь, что еще? Она как будто сожалела, что ты вообще появилась. Что-то тут не складывается. Не нужно больше помогать этому жуку-переростку, пока он не перестанет вилять.

– Морфей уже рассказал мне правду. Он объяснил, что именно я должна сделать.

И я пересказываю Джебу то, что услышала от Морфея, хотя и умалчиваю об «излиянии» и о спектакле с волшебными шахматными фигурками.

– То есть ты просто поверишь ему на слово?

– У Морфея благородные побуждения. Его друг в беде.

– Перестань приписывать ему человеческие чувства, Эл! – Джеб хлопает ладонью по зеркалу, и бабочки шарахаются, как от испуга. – Этот тип не из нашего мира, не забывай. И он умеет влезать тебе в голову. Я видел, как вы с ним стояли на поляне… ты сама не своя, когда он рядом.

При этих словах вспыхивает недавняя обида.

– Ты опять? Я, по-твоему, недостаточно разумна, чтобы сама за себя решить?

– Это же совсем другое дело. Посмотри, что с тобой происходит!

– Но я могу поставить точку, совершив один-единственный поступок. И всё.

– Правда? А мне кажется, чем дальше ты заходишь, тем больше становишься на него похожа.

– Нет. Ты неправ.

Я дергаю одну из своих косичек и жалею, что не могу убедить саму себя с той же легкостью, с какой произношу эти слова. Действительно, чем дольше я здесь нахожусь, тем глубже здешняя магия проникает в мою плоть и кровь. Трудно отрицать и то, что Морфей сродни жгуту, которым перетягивают вены.

Джеб упрямо стискивает зубы.

– Эл, давай не будем ссориться. Именно этого он и хочет. И я ему не позволю.

– Чего ты не позволишь?

Он оборачивает волосы, которые я тереблю, вокруг запястья, подтягивает меня ближе и наклоняет голову так, что наши лбы соприкасаются.

– Не позволю встать между нами.

Все мое тело обмякает и теплеет от грубоватой властности, которая звучит в его голосе. Но у Джеба нет на это никаких прав.

– Ты забыл? Между нами уже кое-кто стоит. Ты едешь с Таэлор в Лондон.

– Я сделал большую глупость. Решил, что, уехав за океан, смогу контролировать хоть что-то.

В груди у меня стягивается узел. Я отступаю на шаг.

– Что контролировать? Мою жизнь? Опомнись, пожалуйста! Я не твоя младшая сестричка. И мне надоело, что ты считаешь меня одной из своих обязанностей, чем-то вроде стрижки ногтей и стирки носков!