Спал Пауль долго, а проснулся от боли. Между пальцами правой руки просунулся резвый стебель. Стебель раздвинул пальцы почти на прямой угол, еще немного, и он бы их сломал. Пауль сел и огляделся.

Зелень. Везде только зелень. Биолога не видно.

– Эй! – позвал Пауль.

Голос утонул в жирно-зеленом.

– Эй! – уже заорал Пауль.

Шорох.

Пауль стал изучать зелень в надежде найти след.

Он нашел. Нашел. В одном месте на толстом старом стебле. Стебель был раскарябан, и на нем краснела кровь. Стекала вниз густыми, засахарившимися каплями. Пауль смотрел на эту кровь долго. Думал.

Откуда кровь.

Почему кровь.

Ну что ж, так оно и лучше. С биологом тяжело, подумал Пауль. Тяжело. С биологом не дойти. Он был неспокойным. Он был нервным и непредсказуемым. Он скоро бы начал видеть белых собак.

Пауль повернулся спиной к крови.

Биолог был неспокойным.

Пауль достал косу, расслабил плечи. Первое движение. Слева направо.

Слева направо.

Вечером, перед тем как уснуть, я слышу ее шепот. Это никакой не шепот, это просто шуршание. Она слишком высокая, а Земля вертится. Вот она и качается.

Пусть.

За день я продвигаюсь примерно на два километра, иногда меньше. Когда солнце начинает садиться, я вырубаю периметр. И сплю. А она шуршит вокруг. Смотрит. Кто-то сошел бы с ума, а я нет. Я рассчитываю добраться до полиса за год. Или чуть больше.

Если не промажу. Без компаса вполне можно промазать. Даже с компасом и то легко промазать. Промажешь – и будешь бродить по ней всегда. Всю жизнь. Вокруг всегда будет она, только она. И ты станешь идти вперед, вперед и только вперед.

До тех пор, пока смогут работать руки.

Промазать легко.

Но я-то не промажу. Я лучший. Я спокоен. Главное, не вывихнуть плечи.

Началось с того, что Алекс не вернулся.

Все ждали его у ворот, вся деревня ждала. Стояли и били в бубны, бубен отлично слышно, зимой лучше, чем летом, но и летом тоже слыхать. Все стучали и весь день ждали, и вечером факела зажигали, но только все бесполезно было, Алекс так и не появился.

Ромулус сказал, что если Алекс не вернулся к вечеру, то не вернется, значит, совсем. Звери его разорвали. Или по пути разорвали, или там, на Кривых Пожнях, вместе с теми фермерами. Значит, надо готовиться к поминкам, чтобы все было по-правильному. Пусть примет его земля, как она принимает всякого доброго человека.

Мы с Крысой забрались под башню, зажгли лучину, сидели, разговаривали. Мне было жалко Алекса. Он был молодой и красивый. И с нами возился. Всем остальным взрослым до нас никогда никакого дела нет, а если кто внимание и обратит, то только для того, чтобы наорать. А Алекс с нами разговаривал. С нами и с другими детьми. И даже в дозор нас брал, по стене ходить или на башне сидеть.

Однажды сидим на башне, смотрим вокруг – ничего не видно, полоса как полоса, а потом Алекс как выстрелит вдруг – прямо влет, он отличный стрелок, самый лучший. И тут же в кустах как заорали, и зверь из них выскочил. Пробежал немного и упал, прямо посередине полосы. Здоровенный такой зверь, метра два с половиной ростом. Так и лежал, как грязная куча, не двигался. Алекс на всякий случай в него еще раз выстрелил, а вдруг зверь притворялся?

Так он и пролежал на полосе до вечера, мухи над ним кружились большие, а на следующее утро мы его уже не нашли, его звери утащили. Они всегда стараются своих утащить. И еще они очень злопамятные, люди давно заметили, что если кто обидит зверя как-нибудь, то этот зверь рано или поздно обязательно отомстит. Именно обидчику. Да и вообще, они злобные все.

А Алекс тогда их обидел, когда застрелил того зверя. И они, наверное, видели, кто именно стрелял, и запомнили его. Мне было Алекса жалко. Крыса тут же сказал, что у Алекса было два седла, и теперь все думают, кому достанется то седло, что осталось. Крыса думает, что седло достанется Ромулусу, он давно себе седло хочет…

Он еще долго размышлял о том, кому унаследуется седло, все время возвращаясь к тому, что мир делится на тех, кто седла заслуживает, и тех, кто совсем не заслуживает не только седла, но даже кошелька кожаного. Он, лично Крыса, еще как заслуживает! Он бы уж это седло применил! Он бы уж с этим седлом добился бы многого в жизни!

Крыса, он вообще такой, бесчувственный мальчишка, его ничего не волнует, ему лишь бы пожрать да повеселиться. Мы сидели под башней, говорили про Алекса и играли в шашки, я уже несколько раз его обыграла и уже влепила ему столько щелбанов, что лоб у него стал красного цвета и выросла на нем шишка. Я бы и дальше его обыгрывала, но тут пришла мать Крысы, просунула под башню руку, нашла Крысу и вытащила его наружу, потому что им пора было работать.

Я осталась одна и еще некоторое время поиграла в шашки сама с собой, но это было уже не так, потому что самой себе пробивать щелбаны неинтересно. К тому же лучина надымила кругом здорово, так что даже дышать сделалось трудно. Поэтому я отправилась домой и легла спать.

На следующий день было все как обычно. Отец отправил меня лущить горох, как раз подоспел второй урожай. Горох поспел крупный, правда, перезрелый, я такой не люблю. А потом, после гороха, за грибами. Всем выдали по настоящей винтовке, и мы пошли на грибную опушку, где еще в прошлом году все выжгли и теперь на выжженном поле росли грибы, да и вокруг видно хорошо, зверю не спрятаться. Десять человек наблюдали за лесом, а все остальные искали грибы.

Грибов на гари всегда много растет, в грибной сезон можно набрать хоть телегу, а грибы – это не горох, грибы есть можно по-всякому.

Искали мы грибы, собирали, а когда уж чуть темнеть стало, в деревню побежали. Там и узнали, что Алекс вернулся живым. Он приехал на телеге, на телеге лежало несколько человек – люди с Кривых Пожней, они-то были все мертвы, конечно. Их задрали звери. Этих людей быстро сняли с телеги, завернули в рогожи и унесли подальше, чтобы никто не смотрел. Но самое главное было не это, все уже привыкли к мертвецам. Самое главное было другое – в конце телеги лежал зверь. Живой, только раненный в ногу.

Алекс рассказал. Что когда он приехал на Кривые Пожни, там уже все были убиты. Ни ловушки, ни собаки, ни винтовки не помогли. Но все-таки, судя по следам, они нескольких зверей подстрелили, потому что вокруг все было кровью перемазано и следы в лес уходили. И еще кое-что осталось. Прямо в доме валялась отрубленная рука, ну, то есть лапа. Видимо, драка получилась знатная, даже до топоров дело дошло, хуторяне наподдали зверюгам жару!

Алекс сразу понял, что зря он один поехал, зря, стоило взять кого-то. Но совсем недавно Алексу, как лучшему стрелку, выдали автоматическую винтовку, и он один поехал, считал, что с такой винтовкой ему нечего бояться. И еще Алекс понял, что, даже несмотря на винтовку, одному ему оттуда не выбраться, потому что скоро ночь уже. А если в темноте они кучей накинутся, то от них ведь никак не убежишь и не спасешься, и никакая винтовка не поможет, даже пусть и автоматическая.