Лев был в этом уверен — что человек готов уже принять гипотезу сна… В котором все плавают… зеркальными карпами в тёмном пруду… и кто-то попадает на крючок, цепляясь боком, даже если хватает ума… не хватануть наживку…

Впрочем, крюк — Ширин это успел ощутить, пока нёс его в пальцах незнакомцу, который в конце концов взял его и стал разглядывать вблизи так, как будто это был не железный… а кусочек руды с другой планеты… Так вот, крюк был тупым, да… но и петли свитера незнакомца были крупные… «Цугундер, — выплыло из глубины памяти, — это же цугундер, ну да, тот самый… „кабаки и бабы доведут тебя до цугундера“… не для рыб, а для мясных туш… ну, или для сомов, или для очень больших карпов…»

— А что вы здесь делаете? — спросил его незнакомец, чем слегка удивил. «А как же хвалёное английское прайвеси, — подумал Ширин, — это же не немецкая бабушка, которая всё что угодно может спросить в метро…» Возможно, это он и имел в виду… спросив: «Are you here on your own hook?» — в самом что ни на есть прямом, а не переносном (что здесь тоже, впрочем, имело бы и прямой смысл) смысле. Который был бы (прямой) как-то особенно, что ли, тёмен…

Переносный же был как раз ясен: «Вы здесь по собственному желанию?» — так Лев это перевёл…

И уже чуть было не начал отвечать, но тут со стороны касс или там ларьков показалась высокая темноволосая женщина, и, заметив её, незнакомец забыл про свой вопрос, встал, раскрыл руки для объятий, и ещё через секунду его и женщины в зале уже не было.

Крюк он унёс с собой, Ширин не заметил, чтобы он его выбросил в урну, и не услышал, чтобы он звякнул о пол, и почему-то пожалел, что его отдал. Это был бы трофей, да.

Доказательство, что он нырял в Лондон — до дна…

Да, это был бы талисман, он хранил был его, он передал бы его по наследству… но кому? Вот эта старая грустная мысль как бы вернула Ширина на землю, на сушу из тёмного пруда с карпами… «Паше? — подумалось ему. — Но зачем ему мои крюки… „не вешайте на меня своих собак, сэр…“ как-то так…» Он попробовал встать, поясница всё ещё болела, но уже гораздо меньше, и он понял, что может двигаться дальше.

Он снова присел на скамейку — только для того, чтобы написать записку своему «навигатору».

«Фактически у меня один вечер, — написал он Лисовскому, — и мне хочется найти где-нибудь место с живой музыкой. Кажется, только этого мне и хочется: будучи в Лондоне, послушать где-то что-то приличное. Не подскажешь? Заранее благ».

Ответ он получил уже на перроне, когда, глядя в тёмное жерло тоннеля, думал о слове «tube» — ну да, как паста из тюбика… у него же последние дни был какой-то странный тюбик с «травяным колгейтом»: прежде чем оттуда появлялась бело-зелёная паста, там образовывался и рос — потому что Ширин давил на тюбик — довольно большой как бы мыльный пузырь… Так что когда это было первый раз, он даже усомнился, не перепутал ли он тюбики, но нет: в руке у него был «колгейт»… и это потом повторялось, непонятно почему, и вот, вспомнив, он подумал… нет, он не ждал, что вокруг жерла тоннеля образуется огромный мыльный пузырь, — он подумал, что он уже внутри этого пузыря — с того самого момента, как он увидел крюк на спине человека в свитере, сидевшего с древним немецким текстом, как бы нырнувшего наоборот в том же самом месте, плывшего из глубины навстречу… хотя кто сказал, что он, Ширин, движется из прошлого в будущее, а не так же, как Паша или человек с манускриптом… «Или ещё могло быть, — он думал, — что, сняв с „двойника“ крюк, я этим как бы порвал мыльный пузырь — который образовался и только-только стал расти в тот момент, вбирая в себя явь…»

Хорошо это или плохо — быть в пузыре, если ты в Лондоне?

«Кто знает, — думал Ширин, — кто знает…»

Первое, что он увидел в Лондоне, или, точнее, под Лондоном, когда он пересел с монорельсового, нёсшегося из аэропорта сквозь какую-то совсем родную — русскую, во всяком случае, после немецкой так казалось… зелень: мимо проносились милые покосившиеся калитки, высокие бурьяны… Ширину и вправду казалось, что он в России… но вроде бы это была Англия, старая сука, так написано было в билете, который он купил в тот же день, когда они пили виски из дьюти-фри с Семёновым и Паша наотрез отказался лететь вместо него, и Ширин тогда спустился вниз, в молл, чтобы сделать покупки, и вдруг увидел там вывеску, которую он иногда замечал в других местах с момента своего переселения из Москвы в Мюнхен много раз, но почему-то никогда не покупал там билеты: «Thomas Cook. Reisebüro».

Покупал во всяких там ABC, в русских бюро, названия которых сразу забывал, а вот в этом, исконном, название которого он помнил с детства, почему-то ни разу… И пьяный Лев решил сразу же восполнить этот пробел, подумав, что это правильно, лететь в Лондон по билету, на котором стоит «контора Кука»… «Есть за границей контора Кука, если вас одолеет скука…»

И вспомнил об этом, уже только когда увидел зелень Англии в окне, показавшуюся до боли знакомой, — «…кататься на тройке над Волгой рекой…».

И только пересев с этого поезда в электричку «тьюба», он осознал, что он всё-таки в Англии, — очутившись при этом на первой от сотворения мира станции метро; вот её тёмные кирпичи — было первое, что подтвердило ему окончательно: он в Лондоне — после несколько удивившей его — приятно — природы, что промелькнула перед этим в окне «монорельса»…

Вспоминались ему, ещё в самолёте, рассказы одного знакомого высокомерного немца: «…незачем туда ехать, это руины, вся Англия теперь — это просто руины…» — которые не подтверждались Лилей: она видела Англию… скажем так, несколько иначе, и Ширин этому немцу не совсем верил…

В момент, когда из тоннеля вынырнул поезд, Ширин получил ответ от Лисовского, так что электричку он пропустил, — могло ведь оказаться, что двигаться ему надо в прямо противоположном направлении…

«Лев, я глянул в Сети. Лучшее, что сегодня можно услышать, — это „Жидок Лямшин“, ну то есть „JD-ok Ljamshin“. Они выступают в „Homely Hole“. Туда можно довольно легко добраться, если доехать до…»

Ширин, не дочитав, написал: «Ну спасибо. Я как раз вспоминал Одессу в связи с завидным остроумием жителей вашего города, но всему же есть предел. Я хочу послушать настоящую музыку. Если и было у меня когда-то желание здесь оказаться, то ещё в советские времена, когда я был серьёзным меломаном, и для меня где-то здесь тогда проходила ось, на которую насажен был весь земной винил… И вот теперь, когда я добрался наконец до „музыкального центра“, во всяком случае, того, прошлого мира… и хочу послушать что-то стоящее, ты меня посылаешь слушать „Собачий вальс“ вперемешку с „Лунной сонатой“, или „Марсельезой“, или что там… я могу себе представить, что может исполнять группа с таким названием… в баре с таким названием. Звучит как дурная шутка. Ты издеваешься, Пётр. Нечестно с твоей стороны».

«Ты с ума сошёл», — пришёл ответ через десять минут, когда Лев уже ехал незнамо куда и всё ещё «пускал пузыри»: кривое, закруглявшееся стекло «тьюба», в котором, как в комнате смеха, отражались пассажиры, поддерживало это ощущение… «Какие там куплеты, — писал Лисовский, — „JD-ok Ljamshin“, imho, лучшая на сегодняшний день группа, играющая фьюжн в самом что ни на есть алхимическом смысле… Они шотландцы, африканцы, египтяне, лидер их тоже не из Одессы, но откуда-то оттуда, да, замечательный электрический скрипач Боб Каплан, он и придумал это название, почитывая в Сети, как он мне говорил, блог видного русского писателя, имени которого я не помню и который и к месту и не к месту поминал этого бедного Лямшина… Но это всё уже совершенно не важно, потому что „Лямшин“ давно уже живёт своей отдельной жизнью от ФМД, как, скажем, „Гоголь-Борделло“ от Гоголя или кто там… „Юрайя Хип“ от Диккенса, да? Или был ещё такой „Урфин Джус“, если ты помнишь, мне его ставила мама в детстве, а „Юрайя Хип“ я, кажется, ни разу не слышал, только название… Так что ты не сомневайся, мальчик Петя плохого не посоветует. Лев, тебе вообще-то крупно повезло, что „Лямшин“ выступает как раз сегодня, они не так часто это делают.