Собственно, и весь Октоберфест Ширин бы обошёл, как давным-давно обходил, — десятой дорогой… хоть это было и не так легко, и даже, по сути говоря, невозможно — он то есть обходил только «визу»… Да и что значит «обходил», что мы заладили — ну не посещал он место проведения праздника, давно уже… Но это дивное… или просто — пивное — море в течение двух недель выходило далеко за пределы самое Wies’n[45]и затопляло весь город.

То есть всюду, куда ни пойди в те дни, вы натыкались на пьяных шатающихся «парней всей земли», которые, взявшись за руки, дружно орали песни в битком набитых вагонах метро — или валялись — поодиночке — на скамейке, в лучшем случае — над лужицей собственной рвоты и/или мочи.

Так что ареной «цирка» становилась в это время не только «виза» (то есть Терезиенвизе), но и весь город, и особенно метро — где посыпали пол опилками — чтобы легче было убирать продукты жизнедеятельности, ясное дело, но Ширину, когда он это впервые увидел на станциях, вспомнился обычный цирк, а не блошиный, в который они сейчас направлялись втроём, вывалившись с толпой из вагона метро…

Ну да, Семёнов настаивал, чтобы они «первым делом» посетили «блошиный цирк», о котором он что-то слышал, а потом уже всё остальное, и Ширин, глядя под ноги себе на опилки, думал, что всё это цирк, и не блошиный вовсе… и он с подозрением косился на чёрный «хобот», торчавший на груди Семёнова, не веря, что тот может превращаться и в микроскоп…

«Впрочем, блохи — всё-таки не бактерии, может, что-то и снимет… Подкуёт… ну да, получит орден…» — думал Ширин…

Была у этого праздника и прекрасная половина, причём без всяких рассусоливаний, прекрасная в самом прямом смысле — в эти две недели все девушки города, во-первых, хорошели на несколько порядков — благодаря «дирндль» сразу у всех у них появлялись прекрасные талии и бюсты, и город, и вагоны метро, и всё пространство было заполнено не только неприятными горланящими туристами, но и красивыми нарядными баварками, которые все были местными, ну или казались благодаря тем же их формообразующим «дирндль»… «Слово, кстати говоря, является одновременно и баварским вариантом „дирн“, то есть просто „девки“ в самых разных смыслах, на хох-дойче…» — вещал на ходу Ширин…

Ну да, и не забыть «во-вторых»: на эти две недели они были не только во много раз красивее, но и настолько же доступнее!

О чём, впрочем, более конкретно говорит какой-то там бант, который девушки повязывают на поясе, и вот если он слева… Или, наоборот, справа…

— Я уже забыл, по правде говоря, — сказал Ширин, почесав макушку, — так что надо уточнить, чтобы не нарваться и не получить кружкой по голове, они тут такие, ну да… вы сами знаете, что такое пьяная женщина, а кружки тут, Паша, — я тебе говорю, тяжёлые, особенно на «Ойде Визе», там массивные глиняные… Хотя и стеклянной тоже мало не покажется… но белое стекло, это отдельно, да… Но вот во все остальные времена года они почему-то не видны, — говорил Ширин, как спортивный комментатор, когда они шли к Терезиенвизе от Хакер-брюке — мимо огромного здания Европейского патентамта, и Ширин уже успел показать до этого окно, где он сидит, «вон он я, видите»… Шли в довольно уже плотной толпе… Он думал было вспомнить — к слову о девушках, которых в остальное время «не видно», — старый анекдот про китайцев и евреев («…что-то вас не видно…»), но передумал, глядя на толпу китаянок, половина из которых была в «ледер-хозен».

Впрочем, скорее это были японки, но «анекдот всё равно уже устарел на сегодняшний день, — подумал Ширин, — а что будет дальше… никто вообще не знает».

— То есть нельзя сказать, — сказал Ширин, — чтобы я совсем уж так люто ненавидел эти полсентября, нет, у меня это чувство примерно такое же, как, знаете… у жителей морских курортов, которые не то чтобы не любят это своё море-море… хоть оно им уже порядком поднадоело за все эти годы… Ну, в общем, понятно, да?

— Не совсем, — улыбнулся Семёнов, поправляя указательным пальцем тонкие никелевые очки, — прости, старик, но мне кажется, что твоё сравнение с жителями морских курортов немного хромает.

— Да почему же? — воскликнул Ширин. — Ведь Терезиенвизе, куда мы идём, весь год представляет собой не что иное, как… сорок два га пересохшего моря… и если я там прохожу в другое время года — по гигантскому этому пустырю, — у меня именно такое ощущение: дно моря, ну да… Которое во второй половине сентября всегда возвращается.

— Ты имеешь в виду пиво или людей? — как будто намеренно глупо спросил Паша. — Я просто представил себе сейчас пивное море… Ну, человеческое и представлять не надо, плывём-с, все ноги уже оттоптали.

— А я видел и море! — сказал Ширин. — Когда «виза» наполняется как минимум двумя морями, человеческим и пивным, кажется тогда, что за волнами людей и за хороводами кружек, или наоборот… В общем, за всеми этими каруселями-балаганами, кажется, вот-вот — darüber hinaus[46]— откроется какое-то третье, без берегов. По крайней мере, мне показалось, когда лет надцать назад я впервые попал в этот коллективный бред и приподнялся над ним на каком-то из аттракционов, скорее всего, на «чёртовом колесе», а не на «горках», — колесо лучше для обозрения, медленнее — медленно поднимался… хотя и быстрее, чем на таком же в Москве, ну так вот, где-то далеко — там, где кончались толпы, ещё дальше бронзовой Баварии, и колоннады… мне в дымке померещилось пивное море, разбегавшееся до горизонта… Может быть, его «навеяли» как раз контуры «горок», — задумчиво сказал Ширин, глядя на показавшиеся уже вдали волнистые чёрные линии «американских горок», — потом я однажды вспомнил об этом своём… морском «визионе», стоя у писсуара в туалете огромной пивной «Хакер-Пшорр», — мы уже прошли мимо неё, вон она там осталась, примерно на границе Терезиенвизе, там же находится и пивоварня, сверкают все эти медные чаны — прямо в зале, и свежее пиво можно пить всегда, круглый год — юный октябрь…

— Ну ладно, — сказал Паша, — не ворчи, ясно, что тебе это не нужно, но раз в сто лет можно выбраться, ты сам сказал.

— Да я и не ворчу… и вообще, не перебивай старших!.. И вот там, над одним писсуаром, было наклеено на стенку объявление — только над одним, кстати, почему-то, — напечатанное на листочке, я подумал, что кто-то ищет таким странным образом квартиру или пропавшую кошку… Но там было написано нечто развеселившее меня: «Теперь мы есть и в Фейсбуке!» И дальше шёл непосредственный их фейсбучный адрес, «Хакер-Пшорра»… и, прочитав его, находясь ещё в процессе «wasserlassen», или, попросту говоря, «мочеиспускания», я вспомнил, что писал в своём блоге один известный китаевед: во время последней поездки он увидел в Китае над дверями в туалет надпись: «Добро пожаловать обратно в Единое!»

Ширин и Семёнов рассмеялись, и троица переступала порог праздника — довольно расплывчатый, потому что плотность толпы при переходе сквозь ворота особенно не менялась — в «море», если уж это было море, впадала здесь широкая «река».