Черты его лица заостряются, взгляд становится жестким. Я раньше не видел у Славы такой мощной эмоции и теперь настораживаюсь, не зная, чего ждать.

Напряженно закуриваю.

— Твои дела, брат.

— Что?

— Твои дела идут в гору! — Он себя уже не сдерживает. Отчуждение нарастает как снежный ком. — Я сам по себе.

Дым застревает в горле. Закашливаюсь. Растираю окурок о дно пепельницы и хватаюсь за бутылку с водой. Наполняю стакан и выпиваю половину залпом.

— Слава, остынь, — стараюсь звучать рассудительно, чтобы не провоцировать его на большие глупости. — Ты сейчас перегибаешь. Ты сам не понимаешь этого? Время, что ты потратишь на то, чтоб разочароваться, ты отнимешь у себя же.

— Я разочаруюсь, если продолжу заниматься тем, что ненавижу, — подрагивающим голосом парирует Слава.

— Ты понимаешь, что это единоразовая акция щедрости? — с грохотом опускаю стакан на стол. Слава вздрагивает, но не более. Уперся — не прошибешь. — Что будешь делать, когда все это спустишь? Больше родственников у нас с тобой нет. Закончились.

— А нечего спускать, — выцеживает с издевкой. — Дед согласился в меня инвестировать на тех же условиях, что выдвинул тебе. Долг нужно будет вернуть, плюс полный контроль расходов. Я открою школу современных танцев. И да… — берет мхатовскую паузу, накаляя мои и без того потрепанные нервы. — Все это с условием, что я женюсь на женщине, которую выберешь ты. Так что доставай аккордеон, братишка. Сегодня я со свистом еду мимо клубов, прямиком к Валееву, официально просить руки Аглаи.

И, вероятно, чтобы меня добить, щелкает крышкой бархатной коробочки. Клоун.

Отлично, бляха… — сжимаю челюсти присмотревшись.

Взял одно из колец нашей матери…

Ну логично, лишних денег купить побрякушку достойную дочери Валеева нет, а попросить обратно карту гонор мешает. Вот только царапает, что брат готов так легко раскидываться памятью. В моем понимании это как сдать кольцо в ломбард без права выкупа. Ничего святого.

Я до последнего верил, что он оценит преданность Аглаи и рассмотрит в ней хорошую мать своим детям. Но видимо, племянников мне от них не дождаться. Умная, красивая, серьезная, скромная…Ума не приложу, за что брат ее так злостно презирает.

— А у самой Аглаи сперва согласия спросить не собираешься? — чеканю разочарованно.

Конечно, я понимаю, что это чисто формальность. Но девушка в чем, черт возьми, виновата?

— А ты у Светы что-то спрашивал? Как она, уже спала с тобой? Да что я говорю! По-любому спала. Ты же у нас, сука, целеустремленный! — орет мне в лицо, одним движением смахивая все со стола на пол.

Стакан вдребезги, пульс на пределе. С рыком хватаю Славу за ворот рубашки и тараном втрамбовываю в стену.

Пусть охладит мозги, успокоится.

— Я сказал, закрыли эту тему.

— С каких пор ты стал таким щепетильным? — он орет на весь дом, совершенно не заботясь о том, что нас могут услышать. — Ты выполнил угрозу, увел у меня Свету.

— Она здесь не поэтому.

— Пардон. Ты обещал доказать, что ни хрена она не особенная и принципиальная. Облом, братец. Вышло наоборот. Это у тебя нет ни совести, ни принципов. Я твои методы знаю, она — нет.

— Вадим, это правда? — звенящий голос Светы за моей спиной как нож между лопаток.

Сердцебиение спотыкается.

Еще раз прокручиваю в голове все, что сейчас прозвучало.

Охренеть. Недолго же меня на небесах любили.

— Слава, свободен, — рявкаю тихо. — Делай что хочешь.

Не могу винить его за это. Но чувствую себя отвратительно.

Свету останавливать нет надобности. Она подходит, гневно сверкая глазами, не меньше меня настроенная на разговор.

— Мне жаль, что так вышло, — роняет Слава, поравнявшись с ней.

— Пошел вон! — срываюсь на эмоциях.

Света останавливается на расстоянии вытянутой руки от меня.

Этот взгляд…

Лучше б по морде ударила, честное слово.

— Ты все еще будешь утверждать, что больше недосказанностей не осталось? — полосует холодом. — Я вообще могу рассчитывать на твою честность или мне сразу вслед за Славой убираться?

— Перестань! — встряхиваю ее за плечи. — Можешь обвинять меня в чем угодно! Слова не те говорил, не пытался понять, не слушал! Садист! Трудоголик! Сухарь невнимательный! В чем угодно! Но не в этом!!!

— То есть, ты этого ему не говорил?..

С молчаливой истерикой закрываю глаза.

Нужно оставаться честным, но хочется соврать.

Что я должен ответить?

Света

Сегодня я напросилась к Злобину домой, чтобы принять его кольцо и рассказать не на ходу о своих чувствах. Я не хотела подслушивать, просто испугалась шума. А вышло, что невольно добавила себе сомнений.

Он так красноречиво молчит, что на вопрос можно не отвечать. Все на лице написано.

Ему жаль. И мне тоже. Очень.

— Я был не в адеквате, когда это сказал, — Вадим твердо смотрит мне в глаза, но легче не становится. В груди растет и давит разочарование.

— Будешь утверждать, что передумал сразу, как остыл?

Снова молчание. Чертовски выразительное…

Но не отпирается. И это вселяет надежду, что не все с ним потеряно.

— Света, такого больше никогда не повторится.

— Люди дают обещания и тут же на них плюют, — тихо цитирую его же слова.

— Это не обещание. Ты не понимаешь?! — Он порывисто обхватывает мое запястье, словно приковывает к себе наручниками. Тянет ближе.

— Не понимаю, — вздыхаю я. — У тебя проблемы с донесением информации! А у меня, видимо, с ее усвоением.

— Нет у нас никаких проблем. Есть твое ослиное желание видеть во мне врага. Слава женится. По твоей логике мне больше незачем ломать комедию. Так почему я стою здесь и что-то тебе объясняю. Зачем теряю время, ответь мне?

— Дело не в том, передумал ты или нет. Дело в том, что для тебя нормально унижать людей, если тебе это выгодно. В принципе поступать так твое право. Знаешь, может, я не особенная и не принципиальная, но душа у меня есть. И все бы ничего, если б ты в нее не плюнул.

— Ну я же не мог знать заранее, как все будет! — Нервно тянется ко мне губами, я отшатываюсь.

— Понимаю, просчитался, — шепчу, сквозь ресницы глядя на его лицо. — Осечки случаются даже у самых продуманных.

— Тогда чего ты взъелась, не пойму? Да, я хотел тебя использовать, да, это недопустимо. Но на тот момент мы были толком незнакомы. Сказал же, такого больше не повторится. — повторяет хрипло. — Свое я в обиду не даю.