Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это я тоже уже слышала. Только теперь вообще не разобрать, где ты правду говорил, а где был в образе.
— Света, хватит… — В глазах Вадима появляется хорошо знакомый мне металлический блеск.
— Ты задал вопрос. Так дослушай, если нужен ответ, — мягко перебиваю его. — Не буду я закатывать истерику, не беспокойся. Мне просто нужно выговориться, чтоб не держать в себе. От этого еще хуже.
— Ладно, — сдается он. — Продолжай.
— Так вот, я все удивлялась, чем тебя, такого непрошибаемого, зацепила. Простая девушка, звезд с неба никогда не хватала, а тут такой закоренелый, убежденный холостяк и замуж сразу позвал, и проблемы решил. Знаешь, я не верю в честные лотереи. И правильно. На самом деле все значительно проще: сперва ты просто с помощью меня решал свои дела, а потом уже заглаживал вину, причем не факт, что передо мной.
— С тех пор я пересмотрел свое отношение, — опять теряет он терпение.
— А если бы нет? Ты бы сейчас ботинки об меня вытер и не заметил даже.
Этот вопрос мне не дает покоя.
Ситуация вряд ли повторится, но жизнь непредсказуема. Будут другие ситуации…
Я могу на него положиться?
Я вообще могу без него?!
— Какой, скажи, смысл от этого «если»?! — Вадим уже гремит на всю комнату. — Ты глупая, что ли? Сломаешь все, из-за того, чего не было? Так лучше?!
— Я не знаю, как лучше, Вадим… — Зажмуриваюсь. Щеки обжигают слезы. — Мне кажется, я рехнусь, если позволю всему так закончиться. И не будет у меня такого больше ни с кем, никогда. — Сжимаю на эмоциях свои две подвески: снежинку и кольцо. — Мне всего девятнадцать, что я могу знать? Я запуталась. Мне тупо страшно. И все. Понимаешь? Ты у нас прагматичный и жесткий. Как решишь, так и будет.
Мне мама снилась сегодня. Она говорила, нельзя исправить чужое мышление и чужие ошибки. А я зачем-то пытаюсь.
Вадим, сломавший свои привычки, не факт, что станет лучшей своей версией. Более удобной, может быть. Только, получается, мы оба эгоисты, раз каждый тянем одеяло на себя.
Такая борьба выматывает. Не принесет она нам счастья. Но как прекратить ее? Вот как?!
Может, Вадим знает?
— Светлячок, я очень сожалею. Правда.
— Так говорят о погибшем. — Поднимаю на него глаза. Вадим еще рядом стоит, а тоска по нему уже режет дыхание. — Это конец?
— Это начало. Мы из того, что натворили, возьмем только хорошее. Обещаю.
Он разжимает тиски с моих кистей и тесно переплетает наши пальцы. Властность та же, а форма выражена иначе. Так мне больше нравится.
— Красиво звучит. — Беззащитно трусь щекой о его плечо. — Красиво, но абстрактно.
— Ты же знаешь, Свет, что я не по словам. Дай мне время и все сама увидишь.
— Я не тороплю. Но сейчас, извини, я поеду домой.
— Останься, — просительные интонации ему даются плохо, таким тоном команды отдавать.
Вот поэтому не надо нам сейчас разговаривать, слишком тонко. Мы опять все испортим. Слава его накалил, пусть один остывает. Не хочу, снова ссор и решений, принятых сгоряча.
— Настроение уже не то, прости. Кстати, можешь еще успеть на встречу с… — щелкаю пальцами, безуспешно пытаясь вспомнить фамилию. — Неважно, в общем. Тебе всегда есть чем заняться. Делай спокойно свои дела. Я не пропаду, не исчезну. Куда я денусь от тебя?..
Наши руки натягиваются, Вадим не дает далеко отойти.
— Когда я смогу тебя увидеть?
Я морщу лоб, прикидывая, сколько времени нам понадобится полностью остыть.
— После корпоратива уже, наверное.
— Я не могу столько ждать. Знаешь же, что нельзя прощаться в ссоре? — Вадим тянет меня к себе, но я высвобождаю руку. — Света, не уходи сейчас! У меня нет чувства, что все в порядке. У меня вообще чувство какое-то очень плохое.
— Глупости. Все в порядке.
Быстро целую его в ямочку под губой, затем в подбородок. Иду к двери…
Его взгляд жжет спину, будто тянет обратно за незримую шлейку. Он настолько пронзительный, что меня пробивает холодный озноб. Просто… мне тоже передается то, о чем он говорит. Паника.
Возвращаюсь.
— Знаешь, я тут подумала… — Расстегиваю замочек и снимаю с цепочки кольцо. Протягиваю его Вадиму на раскрытой ладони. — Не хочу откладывать на потом… Я приняла решение еще на днях. Я выйду за тебя. Если осталось что-то… Если хочешь в чем-то еще признаться, то лучше сделай это сейчас. Ты обещал быть честным со мной. Больше ничего не прошу.
— Света… — он резко обрывает мысль. Сглатывает, забирая у меня украшение.
Серьезный становится до страшного просто! Сам на себя непохож.
Я усиленно дышу, чтобы не рассмеяться
— Нет-нет-нет… Даже не думай, Злобин. Молча, — требовательно вжимаю пальцы ему в губы, жадно поглаживаю линию челюсти, подбородок. Люблю его, дурака. Так люблю… — Не умеешь разговаривать по-человечески, не берись. Делай, как привык. И да… Если есть пара свободных минут, отвези меня, пожалуйста, домой.
— Я люблю тебя, женщина! — слова срываются с его губ на удивление легко, непринужденно.
И где-то на небе сейчас должны грянуть фанфары. Но если честно, слова как слова. Ведь умирать от восторга меня заставляют не они, а сила крепких объятий и тонкий ободок на безымянном пальце.
Света
— Нет, ну вы видели? Конверт нашей выскочке дали в два раза толще!
— Ну так вкалывает бедняжка, не сдвигая ног.
— Это нам еще повезло с начальницей.
— Кстати, да. Мужик бы еще от себя сверх премии добавил.
— Куда нам умным до раскрепощенных!
— Хорошо сказано. Предлагаю включить эту фразу в следующий тост! Охота глянуть, как у нее вытянет рожу.
Ох уж этот неловкий момент, когда стоишь в кабинке туалета и слышишь, как тебя обсуждают коллеги. Причем обсуждают они, а стыдно на глаза показаться мне.
— Хорош вам языками чесать, — вдруг вступается за меня тетка из бухгалтерии. Ее легкую шепелявость сложно не узнать. — Может, за дело поощрили. Вам откуда знать?
Я собираюсь выйти, чтобы остудить клеветниц, но потом слышу то, отчего обмираю.
— Оттуда, — не унимается одна из подвыпивших сотрудниц. — Сама слышала, когда Злобин ее к нам устраивал. Любовница она его. Так и сказал.
— Ага, подстилка боярская.
В горле ком от гнева. Я не понимаю, зачем он это сказал. И в этот момент опять злюсь на него. Так злюсь…
Так противно становится, вся кровь к ушам приливает, меня тошнит. И долго, кажется, что так долго тянется этот глупый треп…