Обоз немецкого купца в Дисну привел некий господин весьма неприятной наружности. Звали его Стрет. Он остался в Дисне. Пан Стрет объяснил шляхтичу, что Ян Гануш присоединится к обозу позже, уже на русской земле. Почему немецкий купец решил ехать через кордон в одиночку, пан Стрет не знал. А может, не хотел говорить.

Он настоятельно советовал Граевскому ехать через Витебск и даже нарисовал в аспидной[117]книжке шляхтича другой, более безопасный путь — на Лепель. Но осторожный Граевский, которому за каждым поворотом мерещились разбойники, поступил по-своему. Он повернул на Полоцк. Уж очень шляхтичу не понравились бегающие глазки пана Стрета и его заговорщицкий вид.

Граевского не убедил даже старший мытник, ротмистр Гурский. Он сказал: «Я бы не советовал пану ехать в Московию в это время и по этой дороге. Наши казаки недавно сделали набег на русские земли, и теперь нужно ждать возмездия московитов. А они скоры на ответ». После того как с ним пошептался Нахим Длугач, проверка обоза мытниками стала чистой формальностью…

Зимний лес напоминал мертвое царство. Даже ветер не мог проникнуть в густые дубравы, где, казалось, не ступала нога человека. Высокие заснеженные ели вдоль шляха были похожи на оплывающие свечи, а старая ворона на одной из них словно примерзла к верхушке и не подавала признаков жизни.

И тем не менее черная птица была жива и зорко следила за дорогой, по которой шел небольшой обоз. Особенно ворону привлекал говяжий мосол, который грыз один из наемников. Мудрая птица не без основания предполагала, что вскоре и ее ждет обед, потому что мяса на кости оставалось всего-ничего и мосол вот-вот должны выбросить.

Охрана из наемников Яна Гануша и впрямь оказалась кстати. Обозу уже несколько раз встречались небольшие вооруженные отряды каких-то подозрительных людишек, но при виде воинов, вооруженных до зубов, они тут же исчезали, и только снежная пыль, взвихренная копытами коней, какое-то время тревожила живое воображение Граевского.

Едва обоз пересек границу, наемники надели свое воинское облачение. Нужно сказать, что выглядело оно достаточно внушительно: несколько устаревшие немецкие салады[118](они были дешевле других разновидностей шлемов, что особенно привлекало небогатых наемников), видавшие виды кирасы[119]со следами от ударов разнообразным холодным оружием, длинные мечи-скьявоны[120]с ажурной гардой, аркебузы. Командовал ими угрюмый немец, капитан, лицо которого было обезображено шрамами. Он пользовался среди наемников большим уважением, судя по тому, что эта буйная вольница исполняла его команды беспрекословно. Звали капитана Конрад.

Неожиданно ворона встрепенулась и склонила голову набок. Ее внимание привлекло какое-то движение среди зарослей. Острый взор птицы моментально различил темные человеческие фигуры, которые пробирались к дороге. Люди шли настолько осторожно, что даже снег под их ногами не скрипел, а лишь тихо шуршал.

Это были разбойники Кудеяра. Зима выдалась снежная, лютая, обозы ходили редко, и долгое сидение на тайной лесной заимке вконец испортило и так скверные характеры разбойного люда. Дошло до того, что Меншик и Нагай схватились за ножи и быть бы большой крови, да вмешался богатырь Тишило, который разбросал драчунов по углам заимки как нашкодивших котов.

Вот тогда Кудеяр и принял решение вывести шайку на шлях, хотя и побаивался царских стрельцов и доезжих с собаками. Ведь следы на снегу не скроешь, даже если заметать их метлами, сделанными из лапника. Поэтому все упование было на метели, которые шли регулярно — почти каждый день.

Про обоз Граевского атаману разбойников донесли еще второго дня. В заимку прискакал на неоседланном одре Офоня, дозорный разбойников из небольшой деревушки, расположенной возле шляха. Он и рассказал, что в избе Юшки Онтипина остановился богатый польский купец с. охраной.

Кудеяра немного смутило небольшое количество пошевней в обозе, но по здравому размышлению он решил, что большая, хорошо вооруженная охрана предполагает наличие какого-то ценного груза. Что он собой представляет, Офоне разведать не удалось — уж больно чуткими оказались дозорные.

Граевский уже с самого утра почувствовал какое-то беспокойство. И чем дальше втягивался обоз в лесные дебри, тем это тревожное, неприятное чувство становилось сильнее.

Деревушка, где он остановился на постой, была бедной и грязной. Сложенная из бревен, на удивление просторная курная изба[121], в которой ночевал шляхтич, больше напоминала хлев, нежели жилище. Вместе с людьми в ней находились куры, гуси и овцы, а за тонкой щелястой перегородкой похрюкивал кабанчик, добавляя к общей некомфортной атмосфере еще и свои миазмы. Поэтому Граевский не спал, а мучился, и к утру его настроение вконец испортилось.

Лес, по которому шел обоз, почему-то пугал шляхтича. Он был не первым на пути, но в этом лесу Граевский вдруг остро ощутил свое ничтожество и беззащитность перед суровой и величественной русской природой. Особенно поляка подавляли деревья-гиганты по обочинам шляха. Временами шляхтичу казалось, что они медленно смыкаются и вот-вот раздавят и сани с товаром, и его самого.

Похоже, тревога Граевского передалась и командиру наемников Конраду. Возвысив голос, он приказал:

— Achtung! Ruhe![122]

Наемники подтянулись и перестали переговариваться; те, у кого погасли фитили аркебуз, принялись раздувать их. Наемник-литвин, который упражнялся с мослом, торопливо бросил его в кусты, но ворона, которая все это видела, даже не шелохнулась, чтобы наконец завладеть столь желанной добычей. Все ее внимание было приковано к разбойникам, уже занявшим удобные для нападения на обоз позиции.

Ворона предвкушала, что вскоре ей перепадет более знатное угощение, нежели обглоданный мосол…