Набрав «02», он измененным голосом сообщил про убийство и назвал адрес дачи Тверского. А затем, снова повторив номер с носовым платком, уничтожил отпечатки своих пальцев на кнопках набора и телефонной трубке. Глеб так и не решился высказать дежурному по управлению внутренних дел свои подозрения по поводу Дарьи-Дарины. Что его удержало, он так и не понял…

Загнав «тойоту» в гараж, Глеб едва не бегом поднялся на второй этаж в свой кабинет. Медленно проехав мимо дома Тихомировых, водитель «жигулей» снова вышел с кем-то на связь. Получив новые указания, он дал газу, и старенький ветеран с места развил такую приличную скорость, что покрышки задымились.

У Глеба даже руки дрожали, когда он включал компьютер. На этот раз картографический идентификатор не подвел. Глеб подпрыгнул на стуле от радостного возбуждения, а затем вскричал: «Есть!» Примитивный рисунок, начертанный на пергаменте, совместился с изображением местности на карте Тверского почти идеально!

— Ты чего это скачешь верхом на стуле? — раздался позади удивленный голос отца.

От неожиданности Глеб едва не свалился на пол.

— Батя, так может и родимчик приключиться… — сказал он не без раздражения. — Ты перед дверью хотя бы покашлял.

— Напугал? Извини. Я не хотел.

— Ладно, проехали… — буркнул Глеб, стараясь взять себя в руки.

— Так что там у тебя? — спросил Николай Данилович. — Похоже, ты наткнулся на золотую жилу, коль так бурно радуешься.

— Радоваться нечему. Тверского убили, — хмуро заявил Глеб.

Отец отшатнулся назад и побледнел.

— Как, когда?! — спросил он каким-то деревянным голосом.

— Сегодня. Как раз перед моим приездом к нему на дачу…

И Глеб рассказал Николаю Даниловичу о своей поездке в Отраду.

Какое-то время Тихомиров-старший напряженно размышлял. Он был мрачен, как грозовая туча. Глеб помалкивал.

— Вот что, сын, — наконец сказал Тихомиров-старший. — Дело пахнет керосином. Это уже ясно как в светлый день. Убить безобидного старика… На такое способны только очень жестокие и беспринципные ублюдки. Они ни перед чем не остановятся. Если ты ввяжешься в эту историю совершенно конкретно, за твою жизнь никто не даст и копейки. Тебе нужно дать задний ход. Если с тобой что-нибудь случится… Ну, ты понимаешь…

— Понимаю, папа, понимаю… — Глеб сокрушенно вздохнул. — Жизнь дороже любых сокровищ. И все же, я считаю…

— Нет! Я запрещаю тебе даже думать об этой проклятой карте! Все это проделки нечистого.

— Или судьбы, — подхватил Глеб. — А от нее, как тебе хорошо известно, не спрячешься даже в монашеской келье.

— О Господи! — Отец в отчаянии всплеснул руками. — Вразуми этого упрямца!

— Я не упрямый, а логичный. Уверен, что в молодые годы ты никогда не отказался бы от такой феноменальной возможности найти артефакт. А то, что ищут нечто очень ценное, сомнений нет. Возможно, и впрямь целью поисков является аликорн Ивана Грозного. Представляешь, что это будет за находка? Мировая слава нам обеспечена!

— Славу с собой в могилу не заберешь, — пробурчал Николай Данилович. — Мы с тобой и так не последние люди в международной археологической иерархии. Еще раз прошу тебя — никуда не ходи. Оставь все, как есть.

— Я подумаю, — упрямо ответил Глеб.

Николай Данилович тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой.

— Думай… — сказал он обреченно.

Тихомиров-старший слишком хорошо знал своего сына, чтобы поверить в его благоразумие, когда дело касалось подобных моментов.

Криштоф Граевский, обедневший польский шляхтич, принимал в своем доме виленского мещанина, купца Антония Смита, который два дня назад приехал из Данцига. Он был женат на дочери Осипа Гатского, соседа Граевского. На столе стояли тарелки с немудреной закуской и штоф белого вина.

— Доброе у тебя вино, кум, — пил да нахваливал Смит.

Был он кряжист, краснолиц и не в меру говорлив. Граевский в основном слушал и поддакивал.

— А королек-то наш, Хенрик Валезы[106], в свою Францию сбежал, — поделился Антоний последней новостью с Граевским.

— Да ну! — воскликнул удивленный шляхтич. — Не может быть!

— Еще как может, кум. Да что толку по нему сокрушаться-то? Дрянной был королек. Всю польскую казну растратил со своей французской свитой, пропил, прогулял. И вообще, что это за король Речи Посполитой, который не знает ни польского, ни латинского языков? Смех один. Это же надо — не нашли в польских и литовских землях князя, достойного занять королевский трон.

— И как теперь быть?

— Свято место пусто не бывает. Стоит ли об этом кручиниться. Поговаривают, что литовцы предлагают посадить на трон великого князя Московии Иоанна Васильевича.

— Но он ведь православной веры!

— Эх, кум, если б меня на трон сватали, то я бы и магометанскую веру принял.

— Что ты такое говоришь?! Это великий грех!

— Самый великий грех, кум, остаться без денег. Как ты сейчас, — безжалостно сказал Смит. — Почему сидишь на месте и ничего не предпринимаешь? Деньги к тебе сами не прибегут.

— А что я могу сделать?

— Как что? Заняться торговлей.

— Я шляхтич, нам по статусу не положено. Ты же знаешь.

— Брось… — поморщился Антоний. — Сейчас все торгуют. Даже сам подскарбий[107]надворный Лаврин Война. Я видел его обоз в Данциге. А в этом обозе был мой добрый знакомый. Вот он и сказал мне по секрету, кто хозяин возов с рухлядью.

— Но подскарбий для сопровождения своих обозов нанимает людей из купеческой гильдии, а мне это не по карману.

— Так сам стань членом купеческой гильдии.

— Это невозможно!

— Все возможно… если на плечах у тебя голова, а не пустая макитра.

— Но как?

— Просто. Переоденься в купеческую одежду, спрячь свою саблю подальше и поезжай в Московию. С московитами выгодно торговать.

— Денег у меня маловато…

— Не кручинься. Я дам взаймы. Сведу тебя с одним краковским евреем, он как-то предлагал мне рубин за тысячу злотых[108]. В Московии такой камень можно обменять на товары, которые стоят больше десяти тысяч злотых. Вот и смекай.