Саймон неожиданно вырос передо мной и посмотрел мне в глаза.

— Ты ведь знала, что я ее люблю.

Однако эти снимки напомнили мне про обитателей острова Бекия, убежденных, что фотография крадет человеческую душу.

— Все это войдет в мое дипломное портфолио, — похвастался Саймон. — Я предпочел жанр фоторепортажа со съемкой одного объекта. Мой преподаватель считает, что это самый выдающийся и оригинальный проект на всем курсе.

Почему он не фотографировал твое лицо?

— Я не хотел посвящать проект конкретному человеку, — словно угадал мои мысли Саймон, — поэтому специально не снимал анфас, так сказать, запечатлевал женщину вообще.

Или под этим предлогом незаметно ходил за тобой по пятам?

— «Баллада о женском первоначале» — это название стихотворения, — все тем же самодовольным тоном продолжал Саймон. — А рефрен, знаешь, какой? «Ибо всякая супруга злее всякого супруга!»[8]

Во рту у меня пересохло, а слова зазвенели гневом.

— В стихотворении говорится о матерях, защищающих своих детей, вот почему «всякая супруга злее всякого супруга»! Женщина храбрее. А мужчин Киплинг называет трусами: «Из боязни пораженья взор по-девичьи потупят…»

Саймон не ожидал, что я знакома с поэзией и уж тем более с творчеством Киплинга. Возможно, тебя это тоже удивляет. В Кембридже я увлекалась английской литературой, помнишь? Когда-то я была эстеткой. Правда, надо признать, что темой моей дипломной работы был структурный, а не смысловой анализ литературных произведений.

Я сняла со стены твое фото, потом еще одно и еще, до тех пор пока не забрала все, чтобы Саймон больше не мог на тебя смотреть. А затем я ушла и унесла их с собой, несмотря на бурные протесты Саймона, кричавшего, что фотографии нужны ему для выпускного проекта, что я — воровка, и что-то еще, чего я не стала слушать, захлопнув дверь.

По дороге домой я время от времени бросала взгляд на стопку фотографий, лежавшую у меня на коленях, и размышляла, как часто Саймон следил за тобой, делая свои снимки. Пошел ли он за тобой и в тот день, после вашего расставания в парке? Я остановила машину у обочины и принялась изучать фото. На всех была только твоя спина, менялась лишь окружающая обстановка — от лета к зиме, да твоя одежда — футболки, куртка, теплое пальто. Саймон преследовал тебя много месяцев. Тем не менее фотографии в заснеженном парке я не нашла.

Коренные жители острова Бекия верили, что фотокарточку можно прикрепить к фигурке человека и проклясть, что фотография несет в себе такую же мощную энергетику, как волосы или кровь жертвы.

Дома я увидела на кухне новый чайник в коробке и услышала, как Тодд возится в спальне. Войдя в комнату, я обнаружила, что он пытается разломать одну из твоих «бредовых» картин, однако плотный холст не поддавался.

— Постой, ты что делаешь?

— В мусорный мешок они не влезли, не мог же я просто оставить их возле бака. — Тодд обернулся ко мне. — Какой смысл держать в доме эти картины, если они тебя только расстраивают?

— Их надо сохранить.

— Зачем?

— Затем, что… — Я запнулась.

— Зачем «затем»?

Картины доказывают, что мою сестру подвергали психологическим пыткам, подумала я, но не произнесла этого вслух, так как знала: мои аргументы лишь вызовут спор о причинах твоей смерти, а спор неизбежно приведет к конфликту и нашему расставанию. Я не хотела стать еще более одинокой, чем была.

— Вы рассказали в полиции о фотографиях, сделанных Саймоном? — спрашивает мистер Райт.

— Нет. Полицейские и так относились к версии убийства более чем скептически, вряд ли снимки убедили бы их в обратном.

Я благоразумно молчу насчет бекийцев и черной магии.

— Саймон всегда мог оправдаться тем, что снимки предназначались для дипломной работы, — продолжаю я.

Мистер Райт смотрит на часы:

— Через десять минут я должен присутствовать на другой встрече, давайте на сегодня закончим.

Он не говорит, с кем встречается, однако это свидание наверняка очень важное, если назначено на субботний вечер. Или же мистер Райт просто заметил мое утомление. Большую часть времени я чувствую себя совсем измотанной, но после того, через что прошла ты, я не имею права жаловаться.

— Не против, если мы продолжим завтра? — интересуется мистер Райт. — Конечно, если позволит ваше самочувствие.

— Нисколько не против, — говорю я, хотя работать по воскресеньям совсем неправильно.

Мистер Райт словно читает мои мысли:

— Ваши показания имеют первостепенную значимость. Я бы хотел зафиксировать как можно больше информации, пока она еще свежа у вас в памяти.

Как будто моя голова — холодильник, набитый важными сведениями, которые могут испортиться в контейнере для фруктов. Нет, на самом деле все иначе. Просто мистер Райт догадался, что мой недуг гораздо серьезнее, чем он предполагал. Будучи умным и проницательным человеком, он, естественно, беспокоится, не повлияет ли ухудшение моего физического состояния на умственные способности, в частности на память. Он правильно делает, что поторапливает меня.

Я еду в переполненном автобусе, прижатая к окошку. Сквозь небольшой прозрачный островок на запотевшем стекле я вижу, как мимо проплывают лондонские здания. Я не говорила тебе, что вместо литературоведения всегда хотела изучать архитектуру? Уже через три недели после поступления на первый курс я поняла, что совершила ошибку. Мой математический склад ума и внутренняя неуверенность требовали чего-то более прочного и основательного, нежели изучение структуры сравнений в метафизической поэзии. У меня не хватило смелости подать заявление о переводе — а вдруг бы меня отчислили с факультета литературы, а на архитектурном не нашлось бы места? Я сочла, что риск слишком велик. Однако всякий раз, глядя на красивое сооружение, я жалею, что не связала жизнь с архитектурой.

Воскресенье

Воскресным утром в здании никого нет, даже администратора за стойкой в вестибюле. Я захожу в пустой лифт и поднимаюсь на третий этаж. Должно быть, сегодня здесь только я и мистер Райт.

Он предупредил, что на этот раз хочет услышать ту часть истории, в которой фигурирует Кася Левски. Мне немножко не по себе, так как Касю я видела всего час назад — она разгуливала по квартире в твоей старой ночнушке.

Я прямиком захожу в кабинет мистера Райта. Как и вчера, на столе меня ждут кофе и минеральная вода. Мистер Райт справляется о моем самочувствии, я отвечаю, что все в порядке.

— Для начала я вкратце повторю все, что вы уже рассказали о Касе Левски, — говорит он, сверяясь со своими записями, видимо, сделанными на основе моих предыдущих показаний. — «Кася Левски пришла на квартиру Тесс двадцать седьмого января около четырех часов дня и сказала, что хочет повидать ее», — вслух читает мистер Райт.