Я вспоминаю, как услышала звонок и помчалась к двери, едва не выкрикнув: «Тесс!» Помню вкус твоего имени на губах и глухую неприязнь, которую испытала, когда на пороге увидела Касю в дешевых туфлях на высоченной платформе, с большим животом и набухшими венами на тонких белых ногах, покрытых мурашками. Мне стыдно вспоминать свой тогдашний снобизм, однако я рада, что память меня пока не подводит.

— Кася сообщила, что проходила лечение в той же клинике, что и Тесс?

— Да.

— Она сказала, в какой именно?

Я отрицательно качаю головой. Никаких вопросов я Касе не задавала, поскольку в тот момент больше всего хотела, чтобы она поскорее убралась. Мистер Райт снова опускает взгляд на бумаги.

— Она сказала, что раньше тоже была одиночкой, но теперь ее приятель вернулся?

— Да.

— Вы виделись с Майклом Фланаганом?

— Нет, он сидел в машине. То и дело сигналил клаксоном, а Кася нервничала.

— Когда произошла ваша следующая встреча? Сразу после визита к Саймону Гринли?

— Да. Я взяла с собой кое-что из детской одежды.

Тут я чуть-чуть лукавлю. Встреча с Касей была для меня предлогом уйти из дома и избежать разговора с Тоддом, который положил бы конец нашим отношениям.

Несмотря на сильный снег и скользкие тротуары, я добралась до квартиры Каси всего за десять минут. Она потом призналась, что всегда сама приходила к тебе — видимо, чтобы не видеть Митча. Ее квартира находится в доме на Трафальгар-Кресент. Это место представляет собой уродливую кривую, втиснувшуюся между аккуратными зелеными квадратами парковых площадей и плавными изгибами Ноттинг-Хилла. Параллельно и севернее этой улицы — добраться до нее так же легко, как достать книжку с верхней полки стеллажа, — расположен Вествэй, где шум машин не смолкает ни днем, ни ночью. Лестничные пролеты пестрели метками, которые оставили граффитисты (может, их тоже следует называть «мастерами кисти»?), подобно тому, как собаки метят свою территорию. Кася открыла дверь, не снимая цепочки.

— В чем дело?

— Я — сестра Тесс Хемминг.

Звякнула цепочка, послышался щелчок отодвигаемого засова. Даже у себя дома (при том, что за окном валил снег, а она была беременна!) Кася вырядилась в куцую маечку и черные лакированные сапоги на шпильке, украшенные стразами. На мгновение я испугалась, что передо мной проститутка, ожидающая клиента. Да, я слышу, как ты смеешься надо мной. Прекрати.

— А, Беатрис, — произнесла Кася, и я удивилась, что она запомнила мое имя. — Входить. Пожалуйста.

С нашей прошлой встречи, когда она пришла к тебе на квартиру и спросила тебя, минуло немногим больше двух недель. За это время ее живот заметно вырос. Я предположила, что она примерно на восьмом месяце.

Я вошла внутрь. В квартире пахло дешевой туалетной водой и освежителем воздуха; последний, впрочем, плохо маскировал застарелые запахи сырости и плесени, пятна которой виднелись на стенах и ковре. Индийское покрывало, точно такое же, как на твоем диване (ты подарила Касе второе?), висело на гвоздях, закрывая окно вместо шторы. Я не собиралась глубоко вдумываться в коряво составленные предложения или продираться сквозь польский акцент, однако в этом разговоре плохое знание языка придало ее словам неожиданную пронзительность.

— Я сожалеешь. Ты, наверное… как это сказать? — Не найдя подходящего эквивалента, Кася сконфуженно пожала плечами. — Печалиться? Нет, не сильное слово.

Как ни странно, эта фраза на ломаном английском прозвучала гораздо искреннее, чем безупречно составленное письмо-соболезнование.

— Ты любишь ее очень-очень крепко, Беатрис.

Кася сказала «любишь» в настоящем времени — то ли еще не выучила прошедшего, то ли острее других почувствовала тяжесть моей утраты.

— Да, люблю.

Она устремила на меня теплый, сочувственный взгляд и одним махом поставила меня в тупик. Сорвала ярлычок, который я аккуратно на нее наклеила. Кася проявила доброту по отношению ко мне, тогда как все должно было быть наоборот. Я протянула ей маленький чемоданчик с детскими вещами.

— Возьми, тут кое-что для малыша.

Особой радости она почему-то не выказала. Видимо, из-за того, что одежки предназначались для Ксавье и на них лежала печать скорби.

— Тесс… хоронят? — спросила Кася.

— Ах да, совсем забыла. В четверг, пятнадцатого февраля, в одиннадцать утра. Мы похороним ее в Литтл-Хадстоне, это недалеко от Кембриджа.

— Можешь записывать?

Я написала время и место похорон на листке бумаги, а потом буквально всучила ей чемоданчик с одеждой:

— Тесс хотела бы, чтобы ты взяла вещи для ребенка.

— Наш священник служить месса для Тесс в воскресенье.

Почему Кася вдруг сменила тему? Чемоданчик она даже не открыла.

— Ты не возражать?

Я покачала головой. Не знаю, правда, как бы ты к этому отнеслась.

— Отец Иоанн. Очень хороший человек. Очень… — Кася рассеянно положила руку на живот.

— Добрый христианин? — подсказала я.

Она улыбнулась, поняв шутку.

— Для священника? Так.

Тоже пошутила? Да, на самом деле моментально нашлась с ответом. Кася оказалась гораздо умнее, чем я думала.

— Месса. Тесс не есть против? — уточнила она.

Кася опять употребила настоящее время. Может, умышленно (если месса — это то, что я думаю, значит, ты там, на небесах или у ворот в чистилище, но в любом случае в настоящем времени, «сейчас», пусть и не «здесь и сейчас»), а может, случайно. Может быть, Касина месса поднялась в небеса, дошла до тебя, и тебе теперь немножко неловко за свой земной атеизм.

— Не хочешь взглянуть на вещи? Может, что-то понравится?

Не уверена, действовала ли я из благородных побуждений или хотела вернуть себе ту точку опоры, где чувствовала свое превосходство. Мне определенно не нравилось, что особа вроде Каси проявляет по отношению ко мне доброту. Да, тогда я еще позволяла себе высокомерно думать «особа вроде».

— Сперва я делаю чай?

Вслед за Касей я вошла в облезлую кухню. Сквозь дырки в линолеуме проглядывал бетонный пол, однако в остальном было довольно чисто, учитывая, чего стоило навести порядок в этой разрухе. Щербатые фарфоровые чашки сияли, как и старые блюдца с потертыми ободками. Кася налила воды в чайник и поставила его на плиту. Не надеясь, что от нее можно добиться полезной информации, я все-таки попробовала:

— Случайно, не видела, чтобы кто-то приносил Тесс наркотики?

Кася обратила на меня изумленный взгляд:

— Тесс никогда не принимать наркотики. Ребенку нельзя, вред. Даже чай и кофе.

— Тебе известно, кого она боялась?