Сопоставить сказанное Германом с тем, что говорила мне его мать.

Всё, о чём я сейчас могла думать, это её уверенный тон, едва ли не насмешку в голосе и злые, очень злые слова. Как ножом по открытой ране.

За три года нашей супружеской жизни я так и не научилась давать ей достойный отпор.

И мне грозило совсем потеряться в своих мыслях и времени, если бы не звук подъехавшего к крыльцу авто.

Я даже по звуку мотора могла безошибочно определить, что это машина мужа.

Мы встретились в коридоре — он направлялся в столовую, наверняка справившись у прислуги, где я нахожусь.

Мир вокруг странно застыл, пока я пыталась сообразить, как действовать и что говорить.

Господи, ещё и полных суток не миновало, а столько всего успело случиться.

Его буйная тёмная грива слегка растрепалась от быстрой ходьбы. На нём обычные джинсы и вязаный свитер под кожаной курткой. Выглядел так, будто вернулся с прогулки.

С поисков. И я прекрасно помнила, кого он искал.

— Привет, — он вбирал меня взглядом, а я не могла сосредоточиться. Не могла сообразить, с чего стоит начать разговор.

— Привет. Ты так рано уехал…

Он кивнул, не сводя с меня глаз:

— Да. Были дела.

— Я знаю, — под этим пристальным взглядом я буквально сгорала, но ей богу, никак не могла определить, что этот взгляд значил. Муж не спешил делиться результатами своей поездки.

Нашёл он её всё-таки или нет? Его несколько часов не было. Должно быть, всё же нашёл, и они много всего обсудили. Может, даже решили что-то. Решили всё окончательно.

Я пыталась заткнуть этот внутренний диалог, напоминая о нашем с Германом разговоре вчера. Ведь я совершенно не чуяла фальши! Он так складно, так грамотно всё объяснял!

Но могла ли я сейчас безоговорочно доверять собственным выводам и собственной интуиции?

— Знаешь? — кажется, он искренне удивился, провёл ладонью по волосам.

Я уже и отвыкла вести с ним такой спокойный, не фонтанирующий эмоциями разговор.

Впрочем, это пока.

До тех пор, пока наружу не выйдет вся правда.

— Знаю. После того, как ты уехал, мне Надежда Георгиевна позвонила.

В тёмных глазах зажглась настороженность:

— Мать? Зачем?

Интересно, смог бы он догадаться, если бы я отказалась ему объяснять.

— Просила оставить тебя наконец-то в покое.

Его лицо окаменело. Челюсть сжалась, ноздри хищно раздулись.

А я пыталась понять, что означал этот зарождавшийся гнев.

— Герман… она всё мне рассказала. Рассказала, что ты приезжал, чтобы отыскать Марину. Что ты беспокоишься…

— Беспокоюсь? — муж смотрел на меня так, будто я на латыни вдруг заговорила. — Лиля, о чём ты вообще говоришь?

— Это… это не я говорю. Надежда Георгиевна. Она дала мне понять, что ты в себе разобрался, нашёл какие-то ответы, всё понял и… искал Марину.

Муж какие-то время смотрел на меня в полном молчании. Кажется, я впервые видела его в таком состоянии — когда он не мог подобрать нужные слова для ответа.

— Это… уже просто бред какой-то. Какого хрена ещё и она свой нос суёт в наши дела! — он впечатал ладонь в стену, потом повернулся ко мне. — И ты — что? Ты ей поверила?

Весь кошмар в том, что после всех пережитых кошмаров я уже не понимала, кому стоит верить. Вероятно, не доверяла даже себе. Уж точно не после вчерашней ночи.

Я молчала, и его лицо начинало кривиться, будто от боли.

— Герман, может… может, нам стоит поставить всё это на паузу? Выходит, сколько мы ни пытаемся разобраться… становится только хуже. Хуже нам обоим, понимаешь?

— На паузу? — едва слышно переспросил он. — Как ты эту пазу себе представляешь? Как? После…

Он сглотнул и отвёл взгляд, будто ему вдруг даже смотреть на меня было невыносимо.

Наверняка, как и я, вспомнил о нашей вчерашней ночи.

— Я не знаю. Не знаю, но… дальше так тоже нельзя. Я не собираюсь тебе жаловаться на твою собственную мать, но если бы ты только слышал…

Дыхание перехватило, и я не смогла продолжать. Проклятые слёзы душили всякие попытки выговориться.

— Не нужна нам никакая пауза. Нам просто нужно поговорить.

— Мы уже говорили, Герман. Говорили. Не раз.

— Нет, — от упрямо мотнул головой. — Ты не понимаешь. Моя поездка многое прояснила. Я хочу…

Его прервала мелодия звонка. Он на автомате сунул руку в карман куртки, вынул телефон и взглянул на экран.

В его лице что-то переменилась, но я пока не понимала, что именно.

Я предполагала, он намерен ответить на, вероятно, важный звонок.

Вместо этого схватил меня за руку и потащил обратно в столовую.

— Герман…

— Вот и шанс расставить всё наконец по местам, — бросил он на ходу, буквально втащил меня в столовую, отодвинул стул, жестом пригласил сесть и положил передо мной на столешницу звонивший телефон.

Я взглянула на экран и обмерла.

Герману звонила Марина.

Глава 60

— Герман… — я оторвала взгляд от гипнотизировавшего меня экрана и беспомощно уставилась на мужа.

Но он ничего мне не ответил. Лишь приложил палец к губам, призывая к молчанию.

Я подавила нараставшую панику, которая требовала вскочить из-за стола и умчаться из комнаты. И не потому что я не хотела узнать наконец всю правду. Нет, вовсе не потому. Во мне говорил глубинный страх перед неизвестным.

И, кажется, Герман это почувствовал. Он замер за спинкой моего стула, а на плечо мне легла тяжёлая мужская ладонь, легонько его сжала.

Пальцем левой руки он между тем провёл по экрану, отвечая на звонок. А потом ткнул в кружок с символом мегафона — вывел звонок на громкую связь.

— Герман?..

Голос Игнатьевой из динамика телефона — с особыми, томными нотками — заставил меня в секунду промёрзнуть до костей.

— Надеюсь, ты звонишь, чтобы объяснить своё вчерашнее отсутствие на рабочем месте.

— М-м-м-м… так и знала, что ты начнёшь с рабочих вопросов, — усмехнулась она.

Кажется, Игнатьеву совершено не смущал ледяной тон моего мужа.

— Марина, ты не отпрашивалась, не брала ни больничный, ни отгул. Ты не вышла на работу и никого не предупредила. Это как называется?

— Это называется, у меня появились дела. Герман, ну прекрати строить из себя сурового начальника, а? Никаких горящих дел у меня вчера в офисе не было, я и позволила себе импровизированный выходной. А тебе не сказала, потому что обиделась, ясно?

— Нет, не ясно.

— Твоя Ольга совсем обнаглела, — охотно пояснила она. — Не пустила меня в твой кабинет. Сказала, по твоему собственному распоряжению. Разве так с подругами детства обращаются?

— Замечательно, — в голосе Германа зазвучала