— Издеваешься, да?

Она воткнула нож в деревяшку, перескочила через рукоять и приземлилась собакой. А затем, демонстративно зевнув, свернулась калачиком на каменном полу. Тео ухмыльнулся и сомкнул веки, чтобы наконец уснуть, как вдруг услышал собачий взвизг. Оказалось, Вик подхватил Шнырялу на руки — та отчаянно забрыкалась и завизжала, будто ее режут, — и посадил рядом с собой на одеяло, сложенное в несколько раз. Когда парень улегся, Тео ясно видел, как он прячет ухмылку. Шныряда тявкнула на Вика — злобно и презрительно, но уходить не стала. Охотники наблюдали за этими двумя, пряча усмешки.

Теодор проснулся оттого, что кто-то зацепился за его сапог и с громкой руганью полетел на пол.

— Эй, ты, завтрак проспишь! Лежебока!

Продрав глаза, Теодор потянулся. Сначала он тупо смотрел на выцветшую икону, оставшуюся с давних времен в часовне, и сообразил: он не дома. За приоткрытой дверью виднелось красноватое небо — уже закат. У порога слышались голоса, до Тео даже донесся запах дыма — видимо, жарили какую-то дичь на завтрак. Санда еще спала на лавке, и Тео с улыбкой вспомнил, что в Полуночи ее вечно было не растолкать. Больше в часовне никого не было. Он хрустнул костями и выбрался на улицу: большинство Охотников отсутствовали, двое готовили завтрак, а неподалеку Герман и Иляна тренировались на кинжалах: юноша нападал, девушка отбивала его атаки одну за другой.

Они запыхались: видимо, тренировались уже давно. Время от времени Иляна поясняла парню, как лучше отражать нападение. Затем спрятали ножи, и девушка продемонстрировала пару захватов, которые Герман принялся повторять. Его лоб взмок, щеки покраснели, и видно было — он старается изо всех сил. Иляна же то и дело его поправляла:

— Черт возьми, Гер, у меня ощущение, что я дерусь с мешком овса…

— Чего-о-о? — Парень возмущенно округлил и без того огромные глаза. — Ну, я тебе покажу!

Герман сделал ловкий бросок в сторону и обхватил девушку рукой поперек живота, подняв над землей, но Иляна молниеносно извернулась и врезала ему локтем в живот, а затем, когда он ослабил хватку, оказалась у него за спиной. Рука рыжей нежительницы схватила парня за горло, а другая нащупала какую-то точку на теле — нажав туда, девушка заставила Германа выгнуться и засипеть от натуги. Ноги его подломились как тростник, но Иляна лишь давила сильней, сжимая Герману горло.

— Хва…

— Что-что?

— Хват…

— Не слышу! Ты, наверное, хотел сказать: «Извини, Иляна», да?

— Изви…

Девушка чуть ослабила хватку, чтобы дать Герману сказать те самые слова. Но тот оказался хитрее: вырвался, свалил Иляну на траву перед могилой и уселся на нее сверху, сжав коленями кисти рук.

— Все, не вырвешься!

Улыбка осветила его довольное лицо.

— Ты тяжелый!

— Ага, а то, что ты меня придушила, — ничего, да?

— Жрать меньше нужно! Слезь, иначе…

— Что?

Герман хмыкнул, продолжая сидеть на Иляне и смотреть сверху вниз. На щеки девушки хлынула краска, и даже Тео почувствовал: это слишком уж близкое. Один из Охотников оглянулся и с прищуром оглядел пару.

— Ну, что сделаешь? Я победил! Так что теперь… ааа!

Герман ухватился за колено, Иляна мигом спихнула с себя парня, и Тео приметил, как между ее пальцев блеснуло что-то острое.

— Черт… — Герман зашипел сквозь зубы. — Больно!

— Привыкай.

— У меня в штанах теперь дырка!

— Зашьешь, — фыркнула Иляна и отвернулась, но Тео видел: лицо ее так и горит — а ведь у нее, нежительницы, была синеватая и бледная кожа! Вдруг взгляд ее смягчился. — Впрочем… ты был не так уж и плох сегодня.

Парень, сжимавший колено, уже красное от крови, поднял лицо и выдал такую бешено-ликующую улыбку, что, казалось, вся полянка осветилась. Правда, его напарница этого не видела.

— Коня чистишь и моего тоже.

— Как обычно! — вздохнул он и вдруг перехватил взгляд Тео. Смутился, но все-таки не отвел глаз.

«Не так-то он прост», — решил про себя Теодор.

Они позавтракали и стали ждать возвращения остальных. Охотник по прозвищу Бор объяснил, что Вик с Харманом поехали на поиски кое-кого из друзей — обычно найти Охотников можно через нежителей на кладбище, — а заодно проверить тракт и разузнать новости.

Затем Бор отошел и, сняв рубашку, принялся промывать рану подогретой водой из котла. Тео попался на глаза странный шрам в виде креста на предплечье нежителя. Почти как на его скуле. Нечто подобное Тео вдруг увидел и в вороте расстегнутой рубашки другого Охотника. Что это? Как это понимать?

Шныряла отправилась ловить мышей, а Санда — в часовню, досыпать. Смена режима на ночное бодрствование ее подкосила. Тео сидел, прислонившись к двери часовни, и смотрел, как вечер бросает тени на величественные Карпаты, как скрываются лучи света среди могил и все окутывает темнота. Огонь вдруг вспыхнул ярче и уютней, подбрасывая оранжевые искры в темно-синее, словно платок деревенской красавицы, небо. Кто-то подошел и присел рядом. Тео повернулся и увидел Германа — юноша протягивал ему кружку.

— Мяту любишь?

Тео любил. Даже очень. Но брать кружку не спешил. Дерзость парня его напрягала, но было и еще кое-что… Тео пока не понимал, что именно. Какое-то смутное предчувствие. Все же, помедлив, кружку он взял. Герман, видимо, принял это за знак дружбы и стал расспрашивать, откуда Тео родом и долго ли живет на кладбище, и как он — живой — попал в компанию нежителей. Тео отвечал односложно, чтобы отвязаться. Но юноша не отставал:

— Ты, получается, видящий?

— Чего?

Герман приподнял брови.

— Ну, ты видишь нежителей без труда, так ведь?

— А что в этом такого?

Юноша удивленно крякнул.

— Да что же ты… — Он покачал головой. — В самом деле…

Герман оглянулся на Охотников и, убедившись, что те не обращают внимания на их шушуканье, продолжил полушепотом:

— Ну, обычные люди ведь не видят нежителей. Кроме тех случаев, когда те сами открываются. Или если очень-очень захотят и будут искать мертвых специально, и то… Я слыхал, Вангели такой. То есть… — Парень склонил голову набок. — Он не видит. Все были уверены, что мэр Китилы невидящий. Мне нежители из Китилы рассказывали, будто он ходит вокруг кладбища, но никого не замечает. Говорят, он видит только нелюдимцев. Редкий случай!

— А ты — видишь? — вдруг заинтересовался Тео.

Герман прикусил язык, вновь вгляделся в лицо Теодора, скользнул взглядом по его шраму.

— Ну… да. Я всегда видел. У нас это из поколения в поколение передавалось, понимаешь… Но я не сразу понял, что вижу. И…

Он вздохнул, отвернулся и смолк.