На колонну, сбившуюся возле бетонных заграждений и залитого водой поля, налетела шестерка штурмовиков «Фокке-Вульф-190». Это были скоростные машины одной из последних моделей. Каждая несла тысячу двести килограммов бомбового груза.

Они пикировали один за другим, сбрасывая тяжелые «стокилограммовки», мелкие противотанковые бомбы кумулятивного действия, кассеты с осколочными гранатами, похожие на рубчатые консервные банки.

Удар был нанесен довольно точно. Уже после первого захода горели две «тридцатьчетверки», несколько грузовиков, разливалась огромная горящая лужа бензина из разбитой цистерны.

Затем пилоты штурмовиков пошли на второй заход. Все шестеро были молодые парни, недавно закончившие училище. Гордые меткими попаданиями, они обрушили на русских огонь бортового оружия. Каждый «Фокке-Вульф» был вооружен двумя авиапушками и двумя крупнокалиберными пулеметами.

Четыре машины штурмовали колонну, а третья пара догоняла пехотный полк, шагавший по затопленному полю. Трудно представить отчаяние солдат, которые видели, как приближается смерть, — никакого укрытия поблизости не было.

— Курт, а ведь мы прикончим эту толпу, — передал по рации ведущий пилот на головном самолете. — Идем на высоте двухсот метров.

— Ясно, — коротко ответил ведомый. — Им конец!

Каждый из этих штурмовиков имел размах крыльев десять метров, а двигатель мощностью 1700 лошадиных сил разгонял машину до скорости 630 километров в час. Две пушки и два пулемета головного «Фокке-Вульфа» выстилали полосу трассирующих пуль и снарядов.

Бойцы пехотного полка падали в кипевшую от ударов воду. Некоторые поднимались и, не ощущая в горячке смертельных ран, упрямо брели, истекая кровью, чтобы снова свалиться через несколько шагов в воду и уже не встать.

Другие бежали, надеясь отыскать защиту под одинокими деревьями. Лошади ломали оглобли и стремились вырваться из полосы жуткого рева моторов и бурой от крови воды.

Пара немецких штурмовиков отстрелялась на этом заходе неплохо, но дальше все пошло кувырком. Оба пилота видели во время учебы на летных курсах многочисленные ролики, в которых отважные асы «Люфтваффе» громили русские самолеты на земле и с легкостью разваливали на куски метким огнем в воздухе. Это было давно, и это было правдой.

Но сейчас шел апрель сорок пятого года, упиваться своими прошлыми успехами было опасно. Тем более в последнее время успехи были нечастые, и немецкая авиация несла большие потери.

Первым опасность почувствовал девятнадцатилетний пилот Курт. Его с легкостью догнал свалившийся из-под облаков скоростной истребитель «Як-9». Два снаряда калибра 20 миллиметров врезались в двигатель, а строчка крупнокалиберных пуль прошила основание крыла, оставляя рваные отверстия.

Двигатель замолчал, а пилот явственно услышал свист воздуха, под напором которого выгибалось пробитое крыло. Высота двести метров хороша для ведения огня — можно выцеливать отдельного офицера на коне или артиллерийскую упряжку. Но эта высота очень опасна для подбитого самолета.

Парашютом уже не воспользуешься, а тяжелый капот неудержимо заваливает машину носом в землю. Вернее, в болотистую жижу. Если не разобьешься, то придется долго и мучительно захлебываться. Да и русские рядом — вряд ли они пощадят его.

Курт все же сумел посадить дымившийся самолет и даже не разбил его. Машина врезалась в жидкую грязь, отвалилось крыло, а вода плескалась в десятке сантиметров от лица. Фонарь кабины от сильного удара заклинило.

Пытаясь открыть его, Курт вскрикнул от боли — у него было сломано запястье левой руки. Однако он не оставлял попыток выбить фонарь и выбраться наружу. Кабину заполнял дым, и летчик боялся сгореть заживо. Он задрал голову, наверху сцепились в стремительных виражах его ведущий и русский истребитель.

Курт навалился всем телом на стекло и вдруг увидел красноармейца, который стоял в нескольких шагах с винтовкой навскидку. Он был небольшого роста, в длинной шинели. С минуту они смотрели друг на друга.

— Помогите вылезти… ради бога, — закричал немец. — Я ранен.

Но маленький русский (это был повозочный из хозвзвода) что-то быстро заговорил, грозя кулаком. Одна из пуль ранила вскользь его коня. Обозленный боец пробежал метров триста, чтобы отомстить сразу за все, и в том числе за раненого коня.

Курт лихорадочно рылся в кармане, собираясь достать фотографию отца, матери, погибшего брата и невесты, которая его ждет. В конце войны немцы часто совали эти семейные снимки в надежде на жалость победителей. Зачастую это не срабатывало, у русских солдат накопился слишком большой счет за погибшую родню и товарищей. Но вдруг этот солдат пощадит его, поможет…

Красноармеец поднял винтовку и нажал на спуск. После второго выстрела пуля прошила армированное стекло. Солдат выстрелил еще раз и побежал к своей колонне — его уже торопили.

Пилот с пробитым плечом и сломанной рукой остался в своем самолете. Из раны текла кровь, мутилось сознание. Машина уже погрузилась в вязкий ил до половины фюзеляжа — мутные мелкие волны плескали в стекло. Холодная талая вода поднялась в кабине выше пояса, тело коченело, все заволакивал туман.

Эскадрилья советских истребителей сбила еще два «Фокке-Вульфа». Остальные ушли на скорости в облака. Их догоняли «Яки», посылая вслед пушечные и пулеметные трассы. Упускать немецкие самолеты они не собирались.

На дороге взорвали одну и другую полосу заграждений. Техника и люди двинулись вперед. Вернулись остатки бронетанковой группы, которая уничтожила минометную и дальнобойную батареи.

Петр Тырсин доложил командиру полка о потерях. Пантелеев кивнул и поторопил капитана — надо было наверстывать упущенное время.

По дороге еще дважды вступали в короткие бои. Немецкие заслоны не могли противостоять массе советских войск, двигающихся к столице рейха.

На исходе ночи впереди увидели далекое зарево. Оно росло, растворяя темноту, слышалась отдаленная канонада. Проснулся заряжающий Василий Манихин, выглянул в люк.

— Что там? — зевая со сна, спросил он.

— Берлин, — коротко отозвался капитан Чистяков, стоявший в люке.

— Дошли, мать его, — встрепенулся тоже проснувшийся наводчик Коля Марфин. — Теперь вам конец, фрицы!

— Не радуйся, — отозвался измотанный долгой дорогой механик Савушкин. — Здесь еще крепко повоевать придется.

Самоходно-артиллерийский полк подполковника Пантелеева вместе с танковой бригадой вышел на северо-восточную окраину Берлина к полудню.

День был солнечный. Но пелена дыма, которая не рассеивалась всю последнюю неделю, затянула небо. Лишь изредка проглядывал затененный диск солнца. Воздух был пропитан запахом гари, а порывы ветра несли облака сизого пепла.

В столице рейха в те дни горело все. И особенно много бумаги. Из подвалов и хранилищ бесчисленных имперских учреждений вытаскивали кипы, мешки, ящики документов. Совсем недавно они определяли порядок правления завоеванными странами Европы, судьбы целых народов.