Он не услышал от старого приятеля одной важной для себя и своих солдат вещи. Разрешения, в случае крайне тяжелого положения, взорвать орудия и пробиваться из кольца. Разговор шел о борьбе с русскими до конца.

Боеприпасов на батарее хватало. Фугасных, осколочных, шрапнельных зарядов. Для отражения танковой атаки имелись два станковых гранатомета, запас фаустпатронов. Две 20-миллиметровых зенитных пушки должны были защитить батарею от русской авиации. Должны… но вряд ли они сумеют отбить атаку эскадрильи пикирующих бомбардировщиков.

— Третье орудие накрыло, — доложил запыхавшийся помощник. — Выведено из строя снарядом самоходки. Приближаются восемь танков.

— Танки подпустите поближе. Два орудия ведут огонь по самоходкам, третье пусть пугнет русских танкистов. Направьте по встречным траншеям три группы саперов с фаустпатронами.

— Так точно, господин майор.

Командир батареи надел каску и поднялся из блиндажа на свой командный пункт. Очередной русский снаряд прошелестел над головой и взорвался в кустарнике.

Русские «тридцатьчетверки» с длинноствольными орудиями на скорости охватывали батарею с флангов. Двигались они быстро, стреляя на ходу. Один из танков вышел напрямую и исчез, накрытый фонтаном мощного взрыва дальнобойного орудия.

Но бой не продлится долго. Майор это чувствовал. Русских не остановят никакие потери. Они тоже будут драться до конца.

Самоходки подбили еще одно орудие. Каким бы мощным ни был снаряд 152-миллиметровой пушки-гаубицы, требовалось прямое или близкое попадание, чтобы вывести из строя массивное двенадцатитонное орудие. Расчеты несли потери, но разворачивали стволы и посылали снаряд за снарядом.

Взрыв проломил броню «зверобоя». Машина загорелась, а спустя считаные минуты начали вспыхивать гильзы с пороховыми зарядами. Пламя заполнило рубку, сжигая все внутри.

Из пяти человек экипажа успел спастись лишь заряжающий. Он отбежал на десяток шагов, когда сдетонировали сразу несколько фугасных боеголовок, разорвав сварной шов рубки. Взрывы согнули массивные плиты, из отверстий выбивались языки огня.

Комбат Петр Тырсин приказал по рации двигаться вперед. «Тридцатьчетверки» уже приблизились к батарее и расстреливали позиции едва не в упор. Взрывы обрушивали капониры, накрывая расчеты. Три дальнобойных орудия из четырех были выведены из строя. Их расчеты были убиты или тяжело ранены.

Четвертое орудие выстрелило в самоходку Тырсина. Снаряд прошел рядом. Волна спрессованного воздуха ударила, встряхнула машину, словно удар тяжелого бревна. Понадобилась минута, чтобы прийти в себя и навести пушку-гаубицу на цель.

Взрыв фугасного снаряда «зверобоя» подбросил, согнул массивный ствол. Орудие завалилось набок, из капонира выбирались уцелевшие артиллеристы. «Тридцатьчетверка» стреляла по разбегавшемуся расчету из обоих пулеметов. Однако командир танка приблизился на опасное расстояние.

Укрытый в небольшом окопе станковый гранатомет напоминал легкую пушку начала войны. Но это было куда более грозное оружие, появившееся в частях вермахта в конце сорок четвертого года. Гранатомет носил легковесное прозвище «куколка» из-за своих небольших размеров.

Однако реактивные мины весом два килограмма с кумулятивными зарядами пробивали на расстоянии двести метров броню и танков, и самоходок.

Командир «тридцатьчетверки», молодой лейтенант, послал снаряд в 20-миллиметровую зенитную пушку. С удовлетворением отметил, что снаряд попал в цель, и приказал механику:

— Давай вперед!

Последнее, что они увидели, это вспышка, вырвавшаяся из ствола хорошо замаскированного гранатомета. Через секунду мина пробила броню, а вспышка кумулятивного заряда заполнила боевое отделение танка огненным клубком.

Танк не успел загореться, вспышка была мгновенной. Но ее хватило, чтобы выжечь кислород в закрытой машине, оплавить приборы наведения, а экипаж задохнулся в отравленном раскаленном воздухе. «Тридцатьчетверка» просто застыла, с заглохшим двигателем. Со стороны казалось, что сейчас зазвенит стартер и танк продолжит бой. Однако весь экипаж погиб.

Второй гранатомет тоже сумел попасть в другую «тридцатьчетверку», она загорелась, но три человека из экипажа успели выпрыгнуть.

Отставшие танки и самоходки вели огонь, сметая все подозрительные места снарядами. Пулеметные очереди танковых пулеметов догнали расчет «куколки». Двое гранатометчиков свалились на изрытую землю, третий, с перебитым плечом, съежился в траншее, закрыв голову рукой.

Майор, командир батареи, видел, как на позиции ворвались десантники. Часть артиллеристов открыли огонь из карабинов и автоматов, но их уничтожали одного за другим. Рослые парни, в туго перепоясанных бушлатах, атаковали умело. Прикрывая друг друга огнем, вскакивали на брустверы траншей и стреляли сверху вниз из своих автоматов с емкими круглыми дисками.

Расчет уцелевшей 20-миллиметровой зенитной пушки в отчаянии развернул ствол и ударил трассирующей очередью. Для стрельбы на близком расстоянии по наземным целям пушка весом четыреста килограммов была малоэффективна. Бросить же свое орудие зенитчики не имели права.

Они успели прошить снарядами двух десантников. Их товарищи, увидев тела со сквозными рваными ранами, бросились на артиллеристов и перебили расчет прикладами и саперными лопатками. Заряжающий, мальчишка-доброволец, оглядываясь, пытался убежать.

На глазах немецкого майора десантник догнал парня и рубанул по шее отточенной лопаткой. Не обращая внимания на брызги крови, нагнулся, отстегнул часы и вдруг перехватил взгляд майора.

— Ребята, там командный пункт!

Командир батареи понял: если он хочет спасти хотя бы часть уцелевших артиллеристов, надо сдаваться. Майор во времена Первой мировой войны провел полгода в русском плену, знал этот варварский язык и, стараясь не терять достоинства, крикнул:

— Мы сдаемся! — Опасаясь, что его не поймут, он добавил, замахав рукой: — Не стреляйте, сдаемся!

Надо отдать должное дисциплинированным офицерам вермахта, сдавались они, когда положение складывалось безнадежное. Такое поведение можно назвать мужеством, чувством долга, но майор опомнился слишком поздно. Горящие машины и тела погибших десантников уже усилили накал боя до такой степени, что его трудно было остановить просто словами.

Майор был убит очередью в голову. Пули пробили добротную каску и свалили старого вояку на землю. В разных концах разбитой дальнобойной батареи добивали убегавших солдат. Поднимать руки в такой ситуации было бесполезно.

На поле горели две «тридцатьчетверки» и самоходная установка, лежали погибшие десантники.

Из танка, подбитого кумулятивной миной, вытаскивали тела погибшего экипажа. Они казались невредимыми. Кому-то пытались делать искусственное дыхание. Но посиневшая кожа и обожженные невидящие глаза говорили, что все они мертвы. Самому старшему из экипажа Т-34-85 было двадцать лет.