располагают совершенно разными ресурсами: пропагандистский бюджет одной стороны может превышать бюджет ее оппонентов в 20 раз. Поэтому вопрос о том, могут ли деньги и пропаганда покупать голоса, имеет практическое значение. В своем первом исследовании на эту тему Хертиг (1983) обнаружил сильную статистическую корреляцию между успехом и пропагандой во всех 41 федеральном голосовании в период с 1977 по 1981 год. Еще более сильная корреляция была обнаружена в 20 случаях, когда пропагандистские усилия были очень однобокими; то есть когда пропаганда одной стороны доминировала над другой в соотношении не менее трех к одному. Доминирующая "да"-пропаганда победила в 12 из 13 случаев, в то время как доминирующая "нет"-пропаганда была успешной во всех семи случаях.

Однако эти статистические корреляции не являются доказательством того, что голоса можно купить. Не исключено, что некоторые выборы были бы выиграны и без траты денег на пропаганду , или что односторонние пропагандистские расходы являются следствием существующих односторонних предпочтений. Однако исследование вызвало общественную дискуссию. Сколько денег должен тратить один участник кампании и насколько допустимо, чтобы одна сторона тратила больше, чем другая? Швейцарское законодательство гарантирует избирателям конституционное право на справедливые условия для выражения своих неискаженных предпочтений. Критики утверждают, что справедливые условия голосования стали иллюзией из-за влияния могущественных частных игроков и неравных, в основном непрозрачных бюджетов кампаний. 11 Буржуазные партии, основные бенефициары денег на кампании , враждебно относятся к любой идее регулирования политической пропаганды , как это существует в штатах США , таких как Калифорния и Колорадо (Cronin 1989, 99-113).

Исследование Хертига не было последним словом в этом вопросе. Дальнейшие исследования показали, что эффект пропаганды не одинаков для всех вопросов: он слабее в предрасположенных вопросах и когда избиратели сталкиваются с "простыми" вопросами, такими как аборт или ограничения скорости, которые они могут оценить на фоне своего собственного опыта. Недиспозиционные вопросы и сложные вопросы, однако, подобны пустым ярлыкам, на которых пропаганда может наклеивать свои подсказки, поскольку избиратели не могут принимать решения на основе своего личного опыта (Hirter 1989; Longchamp 1991).

Кризи (2009, 83-106; см. также гл. 5) также показывает, что не существует простого уравнения между пропагандой и успехом. Как уже говорилось, количество пропаганды потраченных денег будет зависеть от ожиданий результата. Если ожидается благоприятный исход, тратится больше денег, и в этих случаях деньги действительно могут быть решающим фактором. В других ситуациях пропаганда имеет меньшее влияние. Более того, деньги на избирательную кампанию не играют одинаковой роли для правительства и оппозиции. В руках последних они стоят дороже. В итоге, по мнению Кризи, истина находится посередине: деньги покупают голоса ни всегда, ни когда-либо, но иногда они могут быть решающими.

 

4.6 Выводы

 

4.6.1 Полупрямая демократия: Исключительная система

Швейцарская система противоречит мейнстриму политической мысли. Она противоречит теориям представительной демократии , которые считают, что возможности народа слишком ограничены для рационального прямого выбора политики. Швейцарский пример служит доказательством того, что интенсивное политическое участие , выходящее за рамки эпизодического избрания членов парламента, возможно и может играть важную роль, дополняя парламентский процесс. Он показывает, что значительная часть населения готова обсуждать и выражать свои политические предпочтения даже по самым сложным вопросам. И если в системе полупрямой демократии и есть недостатки, то Швейцарии не грозит ни анархия, которой боялись с XIX века и до наших дней, ни политические революции, о которых мечтали другие.

Прямая демократия и сложность современного общества не являются взаимоисключающими понятиями. Напротив, прямая демократия является важным инструментом для процессов социального обучения, которые делают людей политически осведомленными и способными справляться с политическими сложностями. Федерация, кантоны и коммуны выполняют свои обязанности и функции так же хорошо, как и политические власти в других странах - оптимисты могут даже сказать, что под постоянным наблюдением граждан они делают это лучше.

Более того, прямая демократия изменила всю политическую систему. Использование референдума стало важным фактором, который привел к институциональной системе Konkordanz или демократии консенсуса (Neidhart 1970). В главе 5 описывается исторический процесс, в ходе которого референдум стал институциональным ограничением, побудившим к сотрудничеству между всеми основными политическими партиями и приведшим к согласованию законодательства и взаимной корректировке между группами интересов . Другими словами, разделение властей - это институциональный механизм, снижающий риски поражения правительственной политики на референдуме. Эти косвенные эффекты референдума на законодательный процесс стали столь же важны, как и прямое воздействие на конкретную политику.

 

4.6.2 Прямая демократия между интеграцией и поляризацией

Поляризует ли прямая демократия или объединяет людей ? Есть веские аргументы в пользу обеих точек зрения. С одной стороны, прямой народный выбор означает последнее слово в политическом конфликте. На определенное время все ссоры прекращаются. Как вердикт, народное голосование пользуется уважением и у власти, и у проигравших. Федеральный совет в случае поражения никогда не скажет, что решение народа было ошибочным. С другой стороны, кампания перед голосованием подогревает конфликт. Артикуляция социальных и экономических антагонизмов, иногда в полемической и популистской форме, является надежным средством мобилизации избирателей.

Эмпирическое исследование прямой демократии в период с 1874 по 2006 год дает представление о том, пытались ли политические партии мобилизовать или ослабить основные расколы в Швейцарии на каждом из 537 голосований, и как расколы воспринимались участвующими гражданами (Linder et al. 2008). В исторической перспективе выясняется, что два из расщеплений - религиозное и языковое - в двадцатом веке также остыли среди граждан. Однако, как ни странно, в последние четыре десятилетия мы наблюдаем растущую поляризацию граждан по таким расколам, как город-село и труд-капитал. Является ли это убедительным доказательством того, что разделение власти политическими элитами напрасно?

Против такого вывода говорит тот факт, что эволюция расщепления сама по себе зависит от конфликтогенной модернизации экономики и общества. Институциональная политика может только разжигать или ослаблять их. В Швейцарии полупрямая демократия , политическая элита вынуждена искать компромиссы и, таким образом, в целом ослаблять основные расколы в обществе. Народные выборы, однако, являются ареной оппозиции по конкретным вопросам , и политические партии используют эту арену не только для ослабления, но и для разжигания основных расколов s. Таким образом, парламентская и прямая демократия представляют собой две разные арены. Это не означает четкого разграничения парламентского театра интеграции и непосредственно-демократической сферы поляризации. Но политические партии, регулярно поднимая тему cleavage s и используя ее для позиционирования в своих кампаниях, нагнетают основной конфликт, а не ослабляют его.

Таким образом, роль прямой демократии в общественном конфликте неоднозначна. С одной стороны, мы видим