девушки не может стать стимулом для написания хорошего портрета. Тем не менее «Дама с гитарой» была закончена в три сеанса.

–

Это у тебя удачно получилось, Франчо, — с удовлетворением заметила Пепа».

Как бы то ни было, сокровищница мировой живописи пополнилась новым полотном, где одним из объектов внимания автора оказался чудесный музыкальный инструмент!

О том, что великий испанский живописец Франсиско Гойя хорошо знал и любил гитарную музыку, можно судить по следующему отрывку: «Пепа взяла гитару и запела. Она пела тихо, с чувством. Она была очень хороша, когда сидела и мурлыкала старые народные романсы, аккомпанируя себе на гитаре. Гойя догадывался, что в слова этих старых поэтичных песен она вкладывает собственные переживания… А за свои двадцать три года Пепа успела многое пережить».

Не исключено, что Гойя сам играл на гитаре.

БОРИС ВЛАДИМИРОВИЧ АСАФЬЕВ

Асафьев, Борис Владимирович (литературный псевдоним — Игорь Глебов, 1884–1949) — российский музыковед, композитор, академик Академии наук СССР (1943), Народный артист СССР (1946). Один из основоположников отечественной музыкальной науки («Музыкальная форма как процесс», кн.12, 2-е изд., 1971, и другие). Балеты «Пламя Парижа» (1932), «Бахчисарайский фонтан» (1934). Профессор Ленинградской консерватории (с 1925). Государственная премия СССР (1943, 1948).

Примечательно высказывание Бориса Асафьева о значении гитары в пору его молодости: «Любил я и русскую «семиструнку», но скорее по знаменитым поэтическим и литературным «сказам», чем в окружающей меня реальности, где над гитарой господствовало «вдохновенное нутро» вместо артистизма и презрение к профессионально-дисциплинированной игре».

В то время, в начале XX века, серьезное отношение к гитаре, инструменту с огромными выразительными возможностями, еще только вызревало в недрах русского общества.

Будущий академик Борис Асафьев, в 1926 году побывавший на концертах Андреса Сеговии, в рецензии с восторгом отзывался о его исполнительской манере: «Сеговия — прежде всего серьезный и строгий музыкант. Его исполнение никак нельзя упрекнуть в дешевом щегольстве и виртуозничестве дурного тона. Слушать его — своеобразное наслаждение: благородство звука, ритм, интенсивнейшая сдержанность исполнения, исключительная четкость и чистота интонаций (флажолеты просто изумляют!), безупречность вкуса, утонченное, не показное мастерство и, конечно, сказочное богатство динамических и колористических оттенков — вот что особенно и главным образом привлекает в феерической игре Сеговии, в игре столь необычной у нас, где искусство это так опошлилось. Сеговия ни на один момент не упускает из виду пластики формы: он красиво и последовательно подчеркивает конструктивные детали, блестяще расцвечивает основную мелодическую линию пышными узорами или развивает ее хрупким, как утонченная резьба, орнаментом. А за всеми этими качествами виртуоза пламенится глубокое чувство, согревающее звук (золотистый, сочный и нежный…) и жизненно его ритмующее».

Это свидетельство очевидца верно передает ту атмосферу искреннего восхищения, которая постоянно воцарялась на концертах испанского артиста.

МАНФРЕД ШНАЙДЕР

Шнайдер, Манфред (1884–1935) — немецкий писатель, исследователь искусства, переводчик.

Книга Манфреда Шнайдера о гениальном испанском художнике Гойе опирается на документальные источники. Впрочем, в ней имеет место художественный вымысел, без чего невозможен ни один роман.

Нам неизвестны свидетельства современников о том, играл ли Гойя на каком-нибудь музыкальном инструменте, однако Шнайдер счел нужным сделать своего персонажа незаурядным гитаристом. Исследователь рассудил просто: как можно представить себе испанского национального героя без гитары в руках? Это так же невероятно, как празднество в Севилье без корриды, вина и звонкого смеха!

Проследим, где и в каких ситуациях возникает гитара на страницах романизированной биографии художника.

Народное гулянье на окраине Мадрида.

«Там, где было посвободнее, танцоры отплясывали арагонскую хоту. Тон здесь задавали шумные молодые художники… Трое художников вели за собой вереницу молодых людей, двигавшуюся навстречу веренице девушек, а двое их товарищей, усевшись наземь потурецки, исполняли на гитарах мелодию, которая неизменно захватывала человека своими непрерывными повторениями. Десятка два зрителей отбивали ладонями такт».

Гойя состязается в танце со своим соперником.

«Хосе и Франсиско, не желая противиться общему решению, отложили оружие, плащи, шляпы и вошли в широкий, наглухо замкнувшийся за ними круг. Два приятеля Франсиско опять уселись наземь с гитарами, к ним присоединился какой-то старик с лютней…

Им бросили кастаньеты. Деревяшки резко отщелкивали ритм. Взгляды окружающих приковались к представлению…

Франсиско тоже двигался проворно, делая скачки то вправо, то влево. Весь во власти чар ритмичной музыки и танцуя в полную силу, он тем не менее отчетливо сознавал всю странность, даже неловкость своего положения… Здесь, безусловно, не обошлось без ревности; значит, танец, который они исполняют, в конечном счете исполняется-таки ради женщины…

Хосе смахнул рукавом пот со лба. Явно приустав, он опустил руки и медленными щелчками кастаньет силился навязать музыкантам более размеренный темп. Франсиско же щелкал ими все быстрее и, не сгибая колен, то взлетал вверх, то опускался вниз, как легкий мячик, отталкиваемый землей. Наконец, Хосе задохнулся и резко оборвал танец, пытаясь принудить музыкантов к молчанию. Но, к всеобщему ликованию зрителей, эта троица продолжала играть. Тогда побежденный молча протискался через толпу и скрылся».

Испанский посол в Риме заказывает портрет молодому Гойе и приглашает художника к себе в гости.

«Во время одного из этих визитов Франсиско познакомился с очень красивой молодой римлянкой, дочерью покойного маркиза Сальвиати. После того как он спел ей под гитару несколько испанских песенок. Анджелика поощрила его недвусмысленно выраженной симпатией, и он тут же, на празднестве, пламенно объяснился ей в любви».

Друг уговаривает Гойю не ссориться с церковниками и выполнить их заказ.

«В конце концов, у самого входа в ризницу, Франсиско обещал «подстричь себе когти», за что Мартин поклялся распить с ним вечером бутылочку доброй риохи и спеть под гитару несколько новых сегидилий».

Заслуживает внимания один эпизод из корриды.

«Бык снова отвлечен красным плащом. Матадор, теперь уже с развязанными ногами, подкрадывается к нему сзади и, резко оттолкнувшись, прыгает животному на спину, хватает его за рога, скачет верхом… Когда бык явно примиряется с этим, Рамон требует подать ему гитару и наигрывает танец. Бык медленно несет его по кругу. Сорок тысяч мадридцев беснуются от восторга».

Порыв любви 45-летнего Гойи к герцогине Альба.

«Когда он цветисто и возбужденно объявил, что хотел бы каждую ночь петь серенады под ее балконом и готов выломать ворота, если она даже тогда не впустит его, герцогиня шутливо, но тепло уверила, что такое может прийти в голову только слугам или, скажем, маркизу, ее мужу. Но если он хочет вечером поужинать с ней, у нее найдется гитара, превосходный, кстати, инструмент, и ей доставит удовольствие