«Моя жизнь без меня»

Дэвид предложил мне одну из главных ролей. Однако в сценарии, который я получила, мой персонаж был не до конца прописан и концовка еще отсутствовала. Они планировали все доработать по ходу дела. Это был вызов – и я с нетерпением ждала начала работы с Кроненбергом. Его талант и сила воображения не вызывали сомнений, и я была абсолютно, сверх всякой меры польщена, что он захотел поработать со мной.

Главный герой фильма – мужчина по имени Макс Ренн, у которого свой маленький телевизионный канал в Торонто, родном городе Дэвида Кроненберга, где мы и снимали фильм морозной зимой. Отыскивая дешевый и сенсационный материал для своего низкопробного канала, Макс натыкается на видеокассету с записью андеграундного секс-шоу под названием «Видеодром», в котором показывают жесткое порно, похожее на реальные пытки и убийства. Макс пытается отследить эту загадочную программу и в итоге знакомится с Никки Бранд, телепсихологом, которая разделяет его пристрастие к садо-мазо и от которой он вскоре теряет голову. Она соблазняет его, а затем исчезает. Сюжет становится очень запутанным, когда на первый план выходит взаимодействие человека и машины: что реально, кто реален, смотрим ли мы телевизор или мы и есть телевизор… И все это было до появления технологических терминов вроде «сенсорный экран», «виртуальный персонаж» или «интерактивное телевидение». Я должна была играть загадочную соблазнительницу Никки Бранд, а роль Макса исполнял Джеймс Вудс.

Джимми уже заработал себе актерское имя, снявшись в таких фильмах, как «Луковое поле» и «Холокост», и он мне очень помогал, давая множество советов, как отточить мою игру. Он понимал, что я еще учусь, пытаюсь прочувствовать свою героиню, которая стирала грань между реальным и виртуальным.

Думаю, моя актерская робость порой обескураживала Дэвида. Возможно, у него было свое видение Никки, которое ему не удавалось передать мне. Однажды Дэвид сказал, что я слишком часто «жестикулирую» бровями и это выглядит чересчур наигранно. Для меня это был полезный урок. Позже я прочитала, что, по мнению Дэвида, я хорошо держалась, учитывая осложнения в виде постоянно меняющегося сценария.

Джимми не только великодушно помогал мне, но и всегда умел поднять настроение. Он был такой сумасброд. В конце каждого эпизода, когда нас еще снимали, он всегда выдавал какую-нибудь остроту, какую-нибудь неприличную или нелепую шутку о сцене или об актерском составе и всегда меня смешил. Так я могла вынырнуть из давящей и грозной атмосферы фильма. Хотела бы я, чтобы больше людей узнали об этой стороне Джеймса Вудса.

В фильме было несколько напряженных постельных сцен, но съемочная группа обходилась с нами очень деликатно. По-моему, Джимми был более стеснительным, чем я, а может, это я выбивала у него почву из-под ног. Помню, как перед одной сценой стояла на площадке обнаженная, только в полотенце, за которое цеплялась как за спасительную соломинку, и думала: «Я не могу этого сделать». Но я это сделала. Вообще я никогда не считала визуальное изображение секса или насилия чем-то неуместным.

В то время люди начали говорить о «видеомерзостях» – под этим словом подразумевались фильмы со сценами секса или насилия, которые якобы должны были подтолкнуть зрителей к тому, чтобы они подскочили с дивана, выбежали на улицу и учинили разбой и непотребство. В ту неделю, когда я отправилась в Лондон в целях раскрутки фильма, в парламенте как раз обсуждалась идея установить возрастные ограничения на кино, в результате чего несколько интервью со мной отменили. Но «Видеодром» – более глубокое произведение. В этом фильме постоянно стирается грань между реальным и виртуальным сексом и насилием. Это скорее вынос мозга. Я горжусь тем, что снялась в этой картине, отзывы о ней были одобрительными. Один критик сказал, что я, возможно, стала первой иконой постмодерна. Приятно! Многие ждали, что этот фильм станет триумфом Кроненберга, но оказалось, они поспешили. Тем не менее «Видеодром» действительно стал большим шагом Дэвида на этом пути.

С «Видеодромом» связана еще одна история, о которой я вспомнила, только увидев интервью с Дэвидом. В фильме есть сцена, где у Макса в животе появляется большая щель, которая засасывает все вокруг. В какой-то момент она даже заглатывает его кулак. Проходив с ней целый день, Джимми набросился на нас. Он жаловался: «Я больше не актер. Я просто носитель щели», на что я ответила: «Теперь ты знаешь, каково это».

Меня звали и в другие фильмы, при этом большая часть из них находилась где-то между отметками «отстой» и «гнилье». Но один сценарий меня зацепил. Сэмюэл Аркофф, продюсер таких картин, как «Я был подростком-оборотнем», «Блакула» и «Ужас Амитивилля», хотел, чтобы я сыграла заключенную в сумасшедшем доме девушку, которую заставляют принимать наркотики, пока ее сексуальный инстинкт не вырвется наружу. На тот момент моим самым страшным кошмаром была мысль, что меня однажды запрут в психушке и я не смогу оттуда выйти. Так что этот фильм мог бы стать интересным экспериментом – посмотреть в лицо своим страхам и все такое, – однако, насколько мне известно, съемки так и не начались. Как бы то ни было, Сэмюэл Аркофф меня заинтриговал.

Мои мысли снова стали возвращаться к музыке, только музыкальной карьеры у меня больше не было. У меня не было контракта на запись. Однажды я поделилась своей проблемой с Эндрю Криспо. Эндрю был плутоватым арт-дилером, его хорошо знали в нью-йоркских гей-клубах. Также он имел какое-то отношение к странному, запутанному происшествию с участием его парня и подельника и включавшему в себя зверское садомазохистское убийство, как будто его выполняли точь-в-точь по текстам маркиза де Сада, но это уже другая история. Я поплакалась ему в жилетку. Эндрю выслушал меня и посоветовал сходить к его другу Стенли Аркину – предприимчивому адвокату, который специализировался на защите белых воротничков и обожал женщин. Выслушав меня, он решил попытать счастья в музыкальном бизнесе и стать моим менеджером. Оказалось, что Стенли хорошо знаком с Джоном Калоднером, который возглавлял работу с артистами в Geffen Records и тоже был известный дамский угодник, так что интересы у них совпадали. И я записала в этой компании свой второй сольный альбом – Rockbird. Он часть тонкостей и махинаций маленького, тесного мирка музыкального бизнеса.

Впервые я оказалась в студии для записи Rockbird в тот самый день, когда НАСА запустило космический шаттл «Челленджер». На борту находилась Криста Маколифф, школьная учительница, которая должна была стать первым обычным человеком в космосе. Космические исследования меня интересовали, а новость о запуске шаттла взволновала. Я не отрывала глаз от телевизора в холле студии. Во время взлета космический корабль охватило пламя. О нет! О нет! Господи! Мы все были в ужасном шоке. Вовсе не веселое начало альбома.

Когда в тот день я отправилась в студию, на меня давило острое чувство потери. После моего последнего сольного альбома минуло пять лет, и с тех пор много всего случилось. У меня больше не было группы, в которую я могла бы вернуться. И впервые за тринадцать лет нашей совместной жизни рядом не было Криса, хотя в Rockbird он присутствовал в качестве автора и идейной силы. Было так непривычно, что с ним нельзя поговорить, и я всем сердцем по нему скучала. Когда мы работали над альбомами раньше, Крис неизменно вставлял крайне саркастичные и забавные замечания. Мне нравилась эта его черта.