— Угомонись. — И Марина Владимировна погладила его по голове. Темный ежик волос заметно подрос за месяц.

От безвыходности он вновь временно превратился в подростка и искал защиты в объятиях бывшей учительницы. Но постепенно самообладание вернулось к нему, он прижал к себе любимую и нежно поцеловал в губы. Но она отстранилась:

— Я не могу сейчас.

Николай молча поднялся и закурил.

— Как я понял из твоего рассказа, когда отец вернулся из колонии, деньжата у него водились?

— По крайней мере, на подарки, и недешевые, он не скупился.

— Выходит, что деньги у него были припрятаны, а мы в это время с мамой ютились в малопригодном для жилья сыром домике. Она и умерла от переживаний и нищеты. Заболела, а денег даже на лекарства не было. Так пусть не ждет от меня пощады. — И он взглянул на Марину Владимировну так, будто ждал поддержки в своих обвинениях.

— Я не имею права судить его, — не рискнула взять на себя ответственность женщина.

— Так я имею полное моральное право судить отца, выносить приговор и приводить его в исполнение.

Он распалился до такой степени, что, казалось, не существует на земле силы, способной его успокоить. Но выход нашелся, и отыскал его сам Николай. Он раскрыл холодильник, извлек оттуда бутылку водки, зубами сорвал пробку и принялся пить прямо из горлышка. Пока Марина Владимировна сообразила и вырвала из его рук бутылку, он успел опорожнить ее более чем наполовину.

— Мне и самой несладко, но нельзя же убиваться до такой степени. — Она поставила водку на место и захлопнула дверцу холодильника. — Необходимо думать о будущем, ты молод, у тебя все впереди. Забудь меня, на мне свет клином не сошелся, — говорила Марина Владимировна пустые слова, чтобы хоть как-то образумить парня.

— Ни в жизнь не брошу тебя, не уступлю, — уже начинали сказываться спиртные пары, — тем более этому сволочуге.

Они провели беспокойную и длинную ночь, и женщина уже жалела, что поведала Николаю правду, но еще надеялась, что, протрезвев, он успокоится. Только под утро, когда робкий рассвет пробивался в окно, он уснул, пристроив голову у нее на коленях. Марина Владимировна осторожно высвободилась, подложила ему под голову подушку и тихонько выскользнула из комнаты.

— Что-то ты рано, дочка, — сказала ей дежурная, открывая дверь. — Никак не поладили?

— Обстоятельства вынуждают, — неопределенно ответила Марина Владимировна и вышла на свежий воздух.

В это раннее осеннее утро, казалось, ничто не предвещало беды. Но не успела она спуститься с крыльца, как из-за угла общежития вынырнул светло-бежевый «жигуленок», обдав раннюю путницу яркой вспышкой света и затормозив перед самым носом. Из салона буквально вылетел взбудораженный, без шапки, лысоватый мужчина невысокого роста и с ходу набросился на Марину Владимировну.

— Я так и понял, что ты к нему шлялась! — И Сергей Емельянович ударил жену по лицу кулаком. Та упала, но кричать не стала. Супруг наносил методичные и расчетливые удары. Женщина прикрывала только живот.

Николай жил над козырьком перед входом в общежитие. Сквозь сон он услышал, как взвизгнули тормоза и уже отчетливо до него долетел голос отца. Почуяв неладное, он откинул простыню, быстро вскочил и мгновенно очутился у окна. То, что он увидел, потрясло его. Парень рванул на себя створки окна и выпрыгнул на козырек, затем на крыльцо.

Сергей Емельянович так и не понял, откуда взялся сын, только ощутил, как железный кулак врезался ему в челюсть, отбросил на несколько метров и свалил на землю. Он успел лишь вскинуть недоуменные глаза, но в это мгновение подошва голой ноги закрыла лицо.

Входная дверь в общежитие приоткрылась, и выглянула дежурная.

— Коля, я милицию вызвала.

— Спасибо, тетя Маша.

Николай взял Марину Владимировну под руку и увел к себе. Он обрабатывал рану на лице любимой женщины, когда в дверь настойчиво постучали.

— Откройте. Милиция.

Виновником инцидента парень себя не считал, поэтому без всяких проволочек впустил представителя правоохранительных органов в комнату.

— Груздев Николай Сергеевич? — прозвучал сухо и официально голос молодого лейтенанта.

— Он самый.

— Следуйте за нами.

— А я? — вмешалась в разговор женщина.

— Вы нам не нужны. — Было ясно, что офицер и сопровождающий его старшина выполняли чье-то строгое поручение.

— Но ведь я пострадавшая и главная свидетельница, — возразила Марина Владимировна.

— Пострадавший Груздев Сергей Емельянович, — поправил ее старшина. По званию он был младше напарника, но в подобных делах более опытным. — А если вы, как свидетельница, понадобитесь, то вас вызовут повесткой. — И парня увели одного.

А еще через минуту за ней опять явился ненавистный муженек. Он молча взял ее за руку и потащил за собой. Возражать и сопротивляться уже не было сил…

Николай сидел в одиночной камере, ожидая своей участи. От Марины Владимировны он знал, что его отец водит дружбу с начальником городской милиции, и не сомневался, что против него ведут закулисную игру, как говорили в колонии — плетут лапти. На объективный подход по отношению к нему надеяться не приходилось.

Но он не знал, что в игру активно включилась его бывшая учительница. Она навестила Глебова, подполковника милиции, и предупредила, что свое заявление напишет в областной центр, а также пригрозила:

— Тетю Машу, конечно, трудно привлечь в свидетели, она боится потерять работу перед пенсией. Но вы, Антон Герасимович, не учитываете, что могут быть и другие свидетели, о которых вы и не подозреваете, — соврала она, не моргнув глазом и посеяв тем самым сомнения в правильно выбранной тактике у противоборствующей стороны.

— Не будем ссориться, Марина Владимировна, — не пошел на обострение Глебов.

Сергей Емельянович обещал ему огромное вознаграждение, если он упрячет сына в колонию на несколько лет. Для начальника городской милиции это не составило бы особого труда, тем более, что у Николая уже есть одна судимость, но карты спутала Марина Владимировна. Рисковать же должностью и званием даже ради больших денег Антон Герасимович не хотел. На занимаемом высоком посту еще не раз подвернется случай подзаработать, а оставшись не у дел, он уже — ничто.

— Николай Сергеевич не такой уж и безвинный, как вы утверждаете. Он сломал челюсть отцу, сам при этом находился в состоянии алкогольного опьянения тяжелой степени, — объяснил страж порядка.

— Он выпил у себя в комнате, а обстоятельства вынудили его ее покинуть. Интересно, как бы вы поступили, если б на ваших глазах избивали беременную женщину? — поставила подполковника в неловкое положение собеседница.

— Во-первых, у вас еще незаметна беременность, а во-вторых, мой священный долг оберегать граждан, — с пафосом ответил Глебов. — Я принимал присягу и давал клятву, — сыпал он высокопарными фразами.