Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в заключение отметим еще несколько буквальных перекличек: «Клянусь своим здоровием, он не поверил бы!» /1; 453/, «Вот главврачиха — женщина — / Пусть тихо, но помешана» /1; 178/ = «Ну чем вам поклясться? Хотите — здоровьем главврача? А что? Очень славная женщина! Спокойная и — что самое чрезвычайное — умная и, как это принято у нас говорить, домашняя»[2229] [2230] (С5Т-5-45) («клянусь своим здоровием» = «поклясться… здоровьем главврача»; «главврачиха — женщина» = «главврача… женщина»; «тихо» = «спокойная»).
Все эти сходства лишний раз подчеркивают тождество героя-рассказчика повести «.Дельфины и психи» с лирическим героем Высоцкого, выступающим в разных масках.
***
Что же касается образа дельфинов, то впервые он возник в песне «Парус», первая известная фонограмма которой датируется 26.10.1966 (Москва, ДК строителей, для сотрудников ЦНИИ связи), а история ее написания известна от Людмилы Абрамовой: «И вот в поздний вечер Володя уселся сочинять песню. В субботу дело: у Нины Максимовны в комнате Никита спит (первый год он в ясли ходит, значит, спит еще у Нины Максимовны в комнате), в нашей комнате спит Аркаша… Мы уселись на кухне, я взяла какую-то книжку… А Володя на гадостном обрывке оберточной бумаги, перебирая какие-то аккорды и утверждая, что он сочинил гениально совершенно мелодию, для которой нужно только придумать слова (“Только бы не забыть!”), он стал записывать слова — то, что композиторы называют рыбой, — чтобы… У него в это время уже бывали выпадения в памяти, такие вот мгновенные крупноблочные выпадения, когда он забывал текст на сцене, собственную песню на концерте… Ужасно этого пугался: “Вот, забуду, забуду к завтрашнему дню! Вот такое гениальное, вот такой аккомпанемент потрясающий! А сейчас и громко поиграть невозможно: дети спят…”. Так что он только по ладам шебуршит, а правой ругой струны не трогает. И на клочке чуть ли что не треугольном, вот таком вот клочке — наверное, от какой-нибудь курицы, завернутой в бумагу, — написал “рыбу” и еще чего-то… <…>И вдруг он говорит: “Ты посмотри, вот какая у меня гениальная песня получается! Это пока только вот так вот, вчерне, давай закроем дверь, и я тихо спою”. И в четверть голоса, почти без гитары, только чуть-чуть топая ногой, поет мне первые четыре строчки “Паруса”. И говорит: “Рыба, слов еще нет. Вот надо будет подумать, что-то никак не получается: вот тут я накатал немножко. Тут надо сюжет продумать — может, действительно про дельфинов… ”»578.
На одном из концертов Высоцкий предварил исполнение «Паруса» такими словами: «Эта песня не имеет точного сюжета, как большинство моих вещей, и содержания. Но в ней есть одно: сюжет ее и драматургия — это беспокойство. Потому что не все так уж хорошо в этом мире. Верно? Не всё в порядке. Надо чего-то поменять, надо чего-то изменять. Много несправедливости. И я вот хотел такими обрывочными фразами об этом рассказать»[2231] [2232].
Однако самый важный комментарий прозвучал в январе 1967 года на концерте в ленинградском клубе «Восток»: «Некоторые мои друзья считают, что эта песня — абстрактная. Но я в нее вкладывал вполне конкретное содержание и знал, про что пи-шу»580.
Итак, автор говорит о наличии в «Парусе» конкретного содержания, и сейчас мы попытаемся выяснить, в чем же оно заключается: «А у дельфина взрезано брюхо винтом… / Выстрела в спину не ожидает никто… / На батарее нету снарядов уже, / Надо быстрее на вираже» (АР-1-64).
Каждая из этих четырех строк представляет собой отдельное предложение и, соответственно, законченную мысль, в которой заключен какой-то один или несколько характерных для творчества Высоцкого мотивов.
А у дельфина взрезано брюхо винтом…
Анализируя повесть «Дельфины и психи», мы убедились, что автор часто выводит себя в образе дельфина. Поэтому логично предположить, что такая же ситуация — и в «Парусе», тем более что мотив ранения в живот мы находим и в других произведениях, объединенных образом лирического героя, например, в «Балладе о брошенном корабле»: «Это брюхо вспорол мне / Коралловый риф». Здесь ранение герою нанес риф, а в «Парусе» — винт, который появится и в песне «Возьмите меня в море» (1972): «Любая тварь по морю, знай, плывет, / Под винт попасть не каждый норовит».
Можно предположить, что винт, как и риф, является метафорой ударной мощи советской власти, которая «перемалывает» любого, кто попадет в ее жернова.
В «Парусе» сказано, что «у дельфина взрезано брюхо», а в стихотворении «Посмотришь — сразу скажешь: “Это — кит…”» читаем: «В чужой беде нам разбираться лень — / Дельфин зарезан, и киту несладко». Об этом же будет сказано в песне «О поэтах и кликушах» (1971), но уже без всяких аллегорий: «…Укоротить поэта! — вывод ясен, / И — нож в него, но счастлив он висеть на острие, / Зарезанный за то, что был опасен». Поэтому в «Райских яблоках» (1977) и в стихотворениях «Снег скрипел подо мной…» (1977) и «Неужто здесь сошелся клином свет…» (1980) лирического героя тоже «зарежут»: «Съезжу на дармовых, если в спину зарежут ножом» (АР-3-157), «…зарежут — дак снимут с ножа» /5; 501/, «И было мне неполных двадцать