Фадеева «Комсомольск на Тихом океане»: «Последняя отчаянная попытка восстановить власть помещиков в России, и все для того, чтобы укрепить падающую власть английских и французских эксплуататоров во всем мире. И заметьте! Керзон ставит условием торговых переговоров с нами, чтобы мы не трогали Врангеля. Каково? А? (Ленин весело, заразительно хохочет.)»[2213].

Имеется еще одно указание на то, что профессор-ихтиолог — это Ленин: «Сидит, сидит с тремя плевками — на лице, на лысине и где-то на брюках». Джон Лилли уж точно лысым не был (до глубокой старости он сохранил пышную шевелюру), а вождь мирового пролетариата, напротив, был лыс. (Вообще образ профессора в послесловии кардинально отличается от его образа в основной редакции повести. В последней он скорее напоминает Брежнева — вставная челюсть, шамкающая речь и т. д.).

Кроме того, про профессора сказано: «Профессор-ихтиолог-лингвист, который спасал мир, да так и не спас». Именно Ленина многие считали спасителем Отечества и мессией (вспомним «Командировочную пастораль» А. Галича: «Обманул Христос новоявленный»). И именно Ленин был основателем океанариума, в котором ставились «мерзкие опыты» над «дельфинами» и «китами», — то бишь создателем ГУЛАГа. Впоследствии Высоцкий будет использовать родственный образ гербария, где люди предстанут уже в виде насекомых, приколотых живьем булавками.

Как видим, от издевки над основоположником метода социалистического реализма в литературе Горьким («Так-то, дорогой основоположник!») Высоцкий вполне естественно перешел к основоположнику марксизма-ленинизма в России Ленину.

Подождите, погодите, постойте! Да ведь это же он! Помните? Профессор-ихтиолог-лингвист, который спасал мир, да так и не спас…

Герой-рассказчик делает вид, что забыл, кто перед ним, — так же как в «Марафоне» (1971): «Как его? Забыл… Сэм Брук!», — и в стихотворении «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…» (1975), где речь идет о Сталине: «Там этот, с трубкой… Как его? /Забыл. Вот память!».

Далее герой «нахально» обращается к профессору:

— А не кажется ли вам, что это не лечебница, а полигон, военный полигон в штате Невада? Причем, секретный! И вас сюда не звали[2214]. Сейчас придет сержант! И сержант проверит, как вы здесь очутились. А? Кто вас подослал, кому это на руку?

Повторяется ситуация из песен «Про джинна», «Про плотника Иосифа» и из стихотворения «Я тут подвиг совершил…» (все — 1967): «Так что, хитрость, — говорю, — брось свою, иудину, / Прямо, значит, отвечай — кто тебя послал? / Кто загнал тебя сюда, в винную посудину, / От кого скрывался ты и чего скрывал?», «Я, конечно, вопрошаю: / “Кто такой?”», «Я спросил его в упор: / “А ну, — говорю, — ответь: / Код мой нужен, репортер, / Не для забавы ведь?”». Позднее этот мотив встретится в «Двух судьбах» и в «Диагнозе»: «Я спросил: “Ты кто такая?”. / А она мне: “Я — Кривая…”», «Доктор, мы здесь с глазу на глаз, / Отвечай же мне, будь скор: / Или будет мне диагноз, / Или будет приговор?» («Кто вас подослал..?» = «.. кто тебя послал?» = «Кто такой?» = «Ты кто такая?»; «Прямо, значит, отвечай» = «А ну, — говорю, — ответь» = «Отвечай же мне»; «Я, конечно, вопрошаю» = «Я спросил его в упор» = «Я спросил»).

В разбираемом фрагменте повести герой говорит профессору, что сейчас придет сержант милиции и разберется с ним. Тут же появляется этот сержант и начинает разбираться с самим героем: «Кто это там еще зовет меня? Я занят! У меня дискуссия, переходящая в проверку документов!».

Тем временем, профессор, воспользовавшись моментом, быстро ретировался: «Так вот! Где же он? Исчез…[2215] [2216] Господи! Какое счастье, что кончились галлюцинации».

Похожий поворот событий произошел в «Разговоре в трамвае» (1968), где герой тоже рассчитывал на приход милиции, но эта милиция, которую представляет тот же сержант, хочет забрать его самого: «Путаете вы, не поддавший я! / Гражданин сержант, да пострадавший я! / Это он неправ, да клянусь я! / Нет, возьмите штраф, тороплюсь я» /5; 499/. Вскоре этот сержант появится в «Милицейском протоколе» (1971): «Разбудит утром не петух, прокукарекав, — / Сержант поднимет, как человеков».

Теперь остановимся более подробно на связях повести с некоторыми произведениями 1967 года.

Например, первая строка только что упомянутого стихотворения «Я тут подвиг совершил — два пожара потушил» предвосхищает реплику дельфина, обращенную к профессору-ихтиологу: «Мы говорили, мы давно говорили, несколько тысяч лет назад говорили, но что толку? Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже пытались потушить пожар» (АР-14-82).

Таким образом, дельфины (аналог лирического мы в поэзии Высоцкого) пытались образумить власти предержащие, обратить их внимание на то, что происходит в стране, но, несмотря на все их усилия, «пожары над страной — все выше, жарче, веселей» («Пожары», 1977). Власть же не обращает внимания на их предостережения, и здесь вспоминается участь волхвов и Кассандры, предсказания которых также были проигнорированы. Причем слова «Мы говорили, мы давно говорили, несколько тысяч лет назад говорили» буквально повторяют черновик «Песни о вещей Кассандре» (1967): «А ведь Кассандра говорила, ведь она предупреждала» (АР-8-32).

В свете сказанного неудивительно, что совпадает обращение лирического героя к японскому репортеру в стихотворении «Я тут подвиг совершил…» с обращением дельфина к профессору в повести: «Я спросил его в упор: “А ну, — говорю, — ответь”» (АР-10-16) = «Ну! Ответьте!» (АР-14-50).

В свою очередь, репортер собирается исследовать лирического героя, а профессор — дельфинов: «Мы, — говорит, — организм ваш изучим до йот» (АР-10-16) = «.. и исследовать, исследовать, резать их, милых…»(АР-14-44).

Но еще больше совпадений с повестью обнаруживает «Песня о несчастных лесных жителях» (1967), где противостояние Ивана-дурака и Кащея бессмертного оказывается прообразом разговора дельфина с профессором-ихтиологом: «И к Кащею подступает, кладенцом своим маша» = «Первое, что увидел профессор, очнувшись, — это было громадное лицо дельфина <.. > и оно махало трезубцем возле лица профессора» (АР-14-80); «И грозит он старику двухтыщелетнему» = «Мы говорили, мы давно говорили, несколько тысяч лет назад говорили, но что толку?»564 (АР-14-82).

Последняя цитата из повести имеет продолжение: «“Люди! — говорили, — что вы?”. А потом плюнули и замолчали, и всю дальнейшую историю молчали, как рыбы, и только изучали, изучали вас, людей».

Выделенная курсивом фраза уже встречалась в повести:

Дельфины-лоцманы пели песню «Вихри враждебные» и в такт ныряли на глубину <…> и затягивали что-то новое, видимо, уже сочиненное <…> гимн разлился вокруг:

Наши первые слова:

«Люди, люди, что вы?».

Но они не вняли нам.

Будьте же готовы! (АР-14-46).

Этим «новым… уже сочиненным» является стихотворение «Хоть нас в наш век ничем не удивить…», написанное в одно время с