нее, оказавшись лицом так близко к моему, что я чувствую его дыхание. — К счастью, сбор вещей это последнее, чем бы мне хотелось заниматься в твоей компании.

Ну вот! Я теряю ясность мысли. Кошусь на только что заправленный диван и задаюсь немым вопросом: «Зачем тогда вторая постель?»

Леша следит за моей реакцией и тоже смотрит на диван. В уголках его губ появляются две премилые ямочки, когда он улыбается.

— Это — план Б, — объясняет он испытывающе удерживает меня в плену своего взгляда.

— А… кхм, — откашливаюсь в кулак, заметно робея, — в чем заключается план А?

Он кивает в сторону кровати, не сводя с меня глаз, и молчит. Не помню, чтобы я когда-нибудь краснела сильнее, чем сейчас. Меньше чем за минуту я испытываю две совершенно разные эмоции: от уверенности, что между нами ничего не будет до убеждения в обратном.

— То есть… — мама дорогая, что у меня с голосом?! — …никакого кино?

Леша мотает головой и продолжает изучать меня смеющимся взглядом:

— К черту кино.

В этом весь Соколов — один он способен намекать на секс с совершенно уверенной в себе ухмылочкой. При этом, он всегда оставляет выбор за мной. Если я пойду на попятную или выпущу когти, он с легкостью сошлется на то, что всего лишь шутит. И сделает это виртуозно!

Кажется, я говорила, что на меня нельзя перекладывать ответственность. Сейчас именно такой момент.

Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, хотя не знаю, что именно, как вдруг мой телефон оживает и пугает нас обоих громким звонком. Я кошусь на экран, с которого на меня смотрит Аксенов. Мое любимое фото, скачанное с его странички в инстаграм. Леша видит кто звонит и вскидывает бровь, переводя хмурый взгляд на часы.

— Он в курсе, что уже половина одиннадцатого?

Не хочу брать трубку. Впервые в жизни не очень рада звонку преподавателя. Да еще и чувствую вину за то, что игривое настроение Соколова вмиг улетучивается из-за этого звонка. Он отворачивается и вовсе уходит в ванную, позволяя мне ответить на звонок без стеснения.

Смотрю на закрытую дверь и, разочарованно вздыхая, беру трубку.

— Виктор Максимович? — надо же, я впервые умудряюсь не лебезить перед ним.

— Я дико извиняюсь, что набираю так поздно, — голос преподавателя звучит вдохновленно, мне становится интересно. — Я только что прочел ваш обзор и вспомнил, как вы говорили, что не умеете их писать…

Он делает паузу, а я слушаю тишину в трубке и собственное грохочущее сердце.

— Но это — неправда, Олеся, — ох, как же мягко звучит его голос, теплый мед, бальзам для души, особенно, когда тебя хвалят! — Я еще ни разу не читал такого профессионального и подробного обзора. Вы буквально разложили все произведение на стилистические приемы. Неужели на всю эту работу у вас ушло так мало времени? Ведь это… это колоссальный труд! Любой автор пришел бы в восторг, если бы его книгу анализировали так!

Его слова буквально размазали меня по барной стойке, как подтаявшее масло. Высшая похвала от бывшего научного руководителя, нынешнего босса и… объекта воздыхания за последние несколько лет.

Невольно вспоминаю слова своей лучшей подруги о том, что все эти годы я на самом деле просто прячусь за влюбленность к Аксенову, чтобы больше не встречаться с реальными парнями. И впервые всерьез задумываюсь над ее словами. А так ли я влюблена в Виктора Максимовича, как думаю?

— Вы не против, если я опубликую ваш обзор на нашем сайте?

— Конечно, — у меня сердце заходится от гордости за саму себя. Я уже ярко представляю собственную фамилию под этим обзором и ажиотаж вокруг него. Ах, мечты, мечты… — Конечно, я не против.

— Давайте встретимся завтра и обсудим подробности, скажем в обед.

— Думаю, это будет отлично.

Мы обмениваемся парой незначительных фраз и прощаемся. Заканчиваю разговор, кладу телефон и, прыгая на месте, тихо взвизгиваю.

— Ого, — мрачно говорит Соколов, выходя из ванной. Его лицо и кожа по всему телу такого красного цвета, как будто он зашел под душ с кипятком.

Я переполнена желанием поделиться радостью и поблагодарить его. В конце концов, это ведь была его идея — написать этот обзор. — Будь тут Милаш, он бы с радостью разделил твой щенячий восторг.

— А ты был бы не рад за меня, если бы…?

— Извини, но я не испытываю ни капельки радости, каждый раз, когда тебе звонит этот пижон, — перебивает он и садится на диван.

— Но я хотела только сказать…

— О чем я только думал? — бормочет он, превращая подушку на диване в грушу для битья. — С самого начала знал, что ты неровно к нему дышишь…

— Что?

Сажусь рядом с ним и выхватываю несчастную подушку, спасая ее от последовательных ударов.

— Что ты творишь? — сердито смотрю на его распаленное лицо и слушаю его запыхавшееся дыхание. — Прекрати, пожалуйста.

Он не смотрит на меня, прячет глаза куда угодно, меня это бесит, хочется заставить его успокоиться. Я и забыла, каким импульсивным бывает этот парень.

— Ладно, не хочешь говорить, тогда слушай, — закатываю глаза при виде его хмурой физиономии. — Если бы я не знала, что ты слишком самоуверенный, чтобы ревновать, подумала бы, что ты…

Он фыркает, раздув ноздри, вызывая у меня невольную улыбку.

— Что я — качок-недоумок?

— Переубеди меня.

Леша поворачивается ко мне делая тяжелый, протяжный вздох и устало потирает лицо ладонями.

— Что между нами, Ермакова?

— Эм…

Хотелось бы и мне это знать. Если бы не моя нездоровая одержимость Аксеновым (в которой я уже начинаю разочаровываться) и не его скорый отъезд, у нас мог бы быть шанс? Киваю на свой собственный безмолвный вопрос, но как объяснить все это Соколову. Кажется, у него вот-вот поедет кукушечка. Его уверенность в себе как рукой сняло после этого звонка. Он выглядит уязвимым как никогда.

В курсе ли он, как мне хочется обнять его в этот момент?

— Ты же знаешь, что я испытываю к тебе? — смотрит на меня исподлобья, как ребенок, ей Богу! — Кстати, еще с четвертого класса…

— Скажи, — шепчу я, теряя голос от его обжигающего огня в глазах. Мне кажется там, где он проводит по мне взглядом моя кожа начинает пылать. Еще одна сверхспособность Соколова, помимо умения постоянно заставать меня врасплох и краснеть от смущения. — Хочу, чтоб ты сказал это вслух.

- А, разве я никогда не говорил?

Шумно сглатываю и мотаю головой, уже не в силах говорить. И как вообще реагировать. Мне еще никто и никогда не признавался в чувствах.

— Кажется, это называется «неразделенной любовью», —