происходит короткое замыкание от одного его прикосновения. В глазах Соколова сверкают веселые искорки.

Больше не могу ни о чем думать. Молюсь, чтобы он первым проявил инициативу и не отдал ее мне. Мне вообще нельзя ее отдавать, никогда. Я не тот человек, который может ею нормально распоряжаться, тем более, в таком раздрае.

— Идем? — тихо, почти шепотом спрашивает он.

Вместо ответа у меня изо рта вырывается идиотский сухой хрип.

«Поцелуй меня. Поцелуй меня!» — крик в голове не смолкает. Хорошо, что люди не умеют читать мысли друг друга. Или, наоборот, плохо?

Взгляд Леши медленно бродит по моему лицу и в конце концов останавливается на моих губах. Я замираю.

— Я думаю об этом весь гребанный день.

— О чем? — говорю я, невольно вздрагивая, когда он заключает меня в цепкие объятия.

— Твой айкью раз в десять выше моего, Ермакова. Не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чем я…

Я пристыженно улыбаюсь, а он приближается к моему лицу близко-близко.

— Что бы ты там не накрутила в своей фанатичной, много думающей голове по поводу вчерашнего и наверняка придумала решение… — Соколов касается моей щеки кончиками пальцев и проводит вниз по подбородку и шее. — Мне на все это наплевать! На этот раз я не дам тебе сказать «нет». Не хочу его слышать и все!

— Ох… — это пылкая речь окончательно лишает меня воли. Но тем не менее, мне есть что ему сказать: — Но я…

— Тшшш, — перебивает он, — я же предупреждал: «Никакого нет».

— Но я вовсе не собиралась… — я хочу сказать, что и не думаю отталкивать его. Но все это я не успеваю произнести, потому что он предупреждает мой порыв, накрывая мои губы своими…

…и целует меня. Неспешно и чувственно. На трезвую голову ощущения даже круче, чем вчера. Наши языки встречаются и поцелуй становится глубже и горячее. По телу пробегает дрожь, мне кажется я медленно растворяюсь.

Мне не хочется обрывать поцелуй, Леша делает это первым.

— Прибереги силы, Ермакова, — как он умудряется каждый раз прятать эмоции за маской озорства? — Сегодняшним вечером, тебе они еще понадобятся.

— Для чего?

— Будешь моим личным надзирателем после сегодняшнего разговора с семьей Польска. Единственное, что меня сможет отвлечь от желания выпить — это…

— Я не собираюсь спать с тобой, Соколов! — срывается с языка так неожиданно, что я сама пугаюсь собственных слов.

Леша берет меня за руку и ведет к машине. В какой-то момент он оборачивается и бросает через плечо с лукавой ухмылкой:

— Никогда не говори «никогда».

— Губы закатай! — ворчу я. — То, что они добрались до меня еще не значит, что и остальные части можно распоясать!

— Узнаю старую-добрую Ермакову, — он сжимает мою руку в своей и тихо посмеивается не оборачиваясь. — Каждый раз, когда я считываю твои эмоции ты пугаешься и выпускаешь когти. А на мои маленькие комментарии ниже пояса ты реагируешь вообще с двойным пылом. О чем это говорит, а?

— О твоем гипер-завышенном самомнении и отсутствии воспитания.

С плеча Соколова постоянно сползает сумка, он чертыхается и перехватывает ее за ремень.

— Тяжело? — я рада сменить тему. Не хочу даже думать о том, что он вечно оказывается прав.

— Да, накопилось барахла за несколько лет… — отмахивается Леша и открывает передо мной пассажирскую дверь.

— Ты что, уволился из «Олимпии»?

— Конечно! Я же уезжаю, — Леша с усмешкой захлопывает дверь.

Пока он укладывает сумку в багажник, я судорожно собираю эмоции в кучу. Конечно же, ему пришлось уволиться, из-за переезда в Москву. Вся эта ситуация с разлукой с ним становится все реальней и реальней. Не знаю зачем, включаю камеру на телефоне и быстро поправляю волосы. Мне нравится, как выглядят мои губы: красные и слегка припухшие, подбородок чуть покрасневший, кожа растерта колючей щетиной Соколова.

— Красивая, красивая, не сомневайся! — неожиданно комментирует Леша, садясь в машину. Он бросает на меня вороватый взгляд и расплывается в улыбке.

Я отвожу смущенный взгляд и долго смотрю в окно на мелькающие кофейни и столики, занятые посетителями, на прохожих, на проезжающие машины и не думаю ни о чем. Леша включает музыку, а я постепенно расслабляюсь. В последнее время я слишком часто сижу на пассажирском сидении этой машины и практически свыкаюсь с тем, что это — мое место.

Соколов делает приличный крюк, прежде, чем подъехать к своему дому. А когда мы въезжаем на паркинг, он тщетно старается обуздать эмоции. По его шее выступают вены от напряжения, руки сцеплены с рулем с такой силой, что на нем хрустит обшивка.

Я не могу придумать ничего подбадривающего, когда мы выходим из машины, просто беру его за руку. Это действие словно возвращает Лешу из глубокой задумчивости в реальность.

— Как думаешь, что Фил хочет сказать тебе? — черт, я тоже нервничаю, голос слегка дрожит.

— Скорей всего, будет взывать к моей совести, — небрежно пожимая плечами, Леша бесцветно улыбается.

— А Милана? Ты знаешь где она и чем занимается?

— Не имею ни малейшего понятия. Я не видел ее с той самой вечеринки.

Мы продолжаем идти молча. И чем ближе подходим к квартире Польска, тем крепче Леша сжимает мою руку. Я начинаю морщиться от боли. Еще минута и мои кости тоже начнут хрустеть.

— Если бы не ты, Ермакова, я бы ни за что не пошел на это, — признается Соколов уже у входной двери.

— Я должна быть польщена или виновата?

— А вот это как-раз мы и узнаем…

Он протягивает руку к звонку и еще долго не решается нажать на кнопку. С тяжелым вздохом делает это и застывает. Мы ждем, прислушиваясь к приближающимся шагам и оба держимся за руки, как будто под нами вот-вот провалится пол.

— В любом случае, спасибо тебе, — шепчу я, слушая как поворачивается замок, — за то, что делаешь это.

Леша бросает на меня двусмысленный взгляд и говорит в полуулыбке:

— Позже поблагодаришь.

Перед нами открывается дверь, и я не успеваю толком отойти от его слов. Стою, застигнутая врасплох намеком Соколова и приветливой, широкой улыбкой женщины, которая еще несколько дней назад напугала меня до смерти.

— Алексей, я рада, что ты пришел, — с четким акцентом проговариает хозяйка этого дома и пускает нас внутрь.

— Это — Олеся, — представляет он меня, не выпуская мою руку из своей.

Женщина придирчиво осматривает меня, ее улыбка медленно потухает, сменяясь на беспокойство.

— Надеюсь, вы не против, что я пришел не один?

Она едва открывает рот, силясь что-то сказать, но ее перебивает голос из гостиной:

— Она не против!

В просторный коридор