— Я не хотела, — замотала головой лихорадочно, едва языком ворочая: да что тут непонятного, пошла сама, легла под ближника его, получается, но не так всё, — …всё не так.

— А как?! — гаркнул он, что Вейя вздрогнула, губы поджимая дрожащие.

Взметнулась с новой силой ярость в колодцах его глаз, скованная одной лишь волей хазарина так, что от напряжения вздулись жилы на шее, и вздрагивали крылья носа, будто запах её ловя.

— Он… он про отца моего сказал… — затараторила Вейя, стуча зубами, невольно руками себя обхватив, спрятаться хоть как-то от его беспощадного взора, — знает, сказал, о нём что-то, я… — Вейя губы сжала, и на это раз на глаза влага напустилась, размывая очертания хазарича, а слова комом в горле застряли, горечь только осталась.

— Замолчи, — процедил зло он, — не говори ни слова, или я тебе рот тряпкой закрою, — не слышал её, не желал слышать и сам говорить не мог от бившейся в теле ярости, что хлестала Вейю хуже того хлыста, которым Тамир отсёк ухо Арвану.

Вейя отшатнулась от него, как от огня, когда он качнулся вперёд, попятилась назад, да идти некуда — шатёр не такой и великий, понимала, что каган не остановится, не для этого приволок её сюда. Тамир, теряя терпение, оголяя белые зубы, оскаливаясь, поймал её, рванул с плеч сбившуюся накидку, Вейя хваталась за неё спасительно, да он всё же выдрал её из пальцев, швырнул прочь, следом пошло платье и мокрая, верно, уже разодранная обува. Вейя билась, насколько ещё сил хватало, да разве ей справиться с таким буйством?

— Отпусти меня, ты не имеешь власти надо мной, я тебе не рабыня.

Извернуться попыталась, когда он в руках стиснул с такой силой, что залегла боль между лопаток, голос дрожал, как и вся она. Не знала, чего и ждать, может, её тоже ждёт такая же доля, как и Арвана, только ещё хуже. Да, верно, поздно о том думать.

— Ошибаешься, Намар, сейчас я покажу тебе, насколько имею и насколько ты это заслужила, из-за тебя я потерял верного воина, — толкнул её вновь, рванул с себя кафтан.

— Нет! — вскрикнула Вейя, отшатываясь, когда Тамир, содрав с плеч своих кафтан, обхватил Вейю за шею, одним твёрдым рывком оторвал её от земли, толкнул куда-то в сторону.

Вейя охнула от неожиданности, полетев в пустоту, ударилась бы о твёрдую постель, но сильные руки не позволил упасть, задержав чуть, и Вейя только плюхнулась кулем на меха. Подступавшие слёзы жгли, трясло неведомо отчего — предчувствие неизбежного залегло щемящей тяжестью в глубине живота. Вейя отползла к решётчатой стене, развернулась, подбирая ноги, распахнула глаза напугано, уставившись затравлено на Тамира. Теперь он оказался в свете костра, что горел позади, очерчивая яркой каймой его сильное закалённое сталью тело. Голый по пояс, в грубых портах, посаженных низко на бёдрах, что открывали плоский живот и тонкую полоску волос до самого паха. Широкая грудь и плечи — будто весь отлит из латуни, а на руках жгутами вены проступали. Вейя успела заметить отметины на его дышащем мощью теле, самая приметная была на правом боку, похожая на какую-то вязь — Вейя не успела рассмотреть, Тамир двинулся к ней. Не успела она опомниться, как он собрал в гости ворот рубахи, со звонким треском разодрал его до самого пояса, сдирая как ненужную, только мешавшую тряпку. Вейя ещё никогда не была обнажена ни перед одним мужем. Взгляд Тамира из-под чёрных бровей, помимо гнева, налился жаром, будоража сильнее. Он подтянул её за ноги к себе, Вейя прикрыла голую грудь руками, но он тут же сжал запястья, раскрывая, придавливая к постели, посмотрел на неё, но только не на открытое для глаз тело, а в лицо, в самую душу смотрел, вспарывая Вейю, будто ножом, своей бившейся, как степной вихрь, яростью и страстью необузданной, даже дыхание в горле застряло. Весь он был горячий, как раскалённое железо. Тамир всё же посмотрел вниз. Вейя дёрнулась всем телом от вспыхнувшего стыда и смущения, поднялась волна жара к самым щекам.

— Не дёргайся, Намар, иначе поврежу тебя, — пророкотал угрозой его голос сверху, будто гром с утробы неба.

И Вейе ничего не оставалось, как подчиниться, заглушая бившееся камнем о рёбра сердце. Сомкнула веки и отвернула лицо, когда его губы скользнули по шее, оставляя гореть кожу от касания, дух потеряла, как его губы сомкнулись на вершинке топорщившегося от холода соска, ласкал языком и зубами, разгоняя  ещё больше дрожь и какую-то мучительно зыбкую томительную боль, от которой хотелось выгнуться, высвободиться или, напротив, ещё больше почувствовать. Тамир отстранился, проговорил что-то невразумительное — Вейя не поняла, тяжело дыша, замерла, вдыхая терпкий горячий запах кагана, что затапливал ум свинцовой тяжестью с каждым рваным вдохом. А следом почувствовала ладонь его грубую на своём колене, тихо всхлипнула, когда он развёл их в стороны, втискиваясь между её ног, снимая с себя порты, скользя гладкой горячей кожей, под которой перетекали бугры мышц, толкнулся, прижимаясь, давая почувствовать вздыбленное естество, что давило в неё сильным напором желания, поднимая новую волну стыда и страха. Колени Вейи задрожали, она свести их попыталась, вытеснить его, да только согнула, сжимая его узкие бёдра, сильнее дразня. Не успела толком приготовиться, Тамир отстранился и толкнулся, устремляя вглубь тела Вейи, а она вздрогнула, чувствуя вторжение чего-то огромного и горячего, вцепилась пальцами в мех, сжимаясь, не пуская, прокусывая губы до крови. Тамир выругался на своём языке гневно, дыхание его обжигающее сорвалось, комом прокатилось по влажному от слёз виску. Опёрся с обоих сторон от неё руками, нависая глыбой сверху, расталкивая ноги шире, снова толкнулся резко, твёрдо, желая только одного — ворваться, внутри скорее оказаться. Вейя коротко и резко глотнула воздух, всхлипнув, дёрнувшись, отстраняясь от него, когда он всё же прорвался, в глазах даже потемнело от режущей боли, что разлилась между ног. Тамир остановился на миг, но нисколько не отстранился и ей не позволил, продолжа растягивать её, собой заполнять, сжал в пальцах подбородок Вейи, вынуждая посмотреть на него. Вейя почти ничего не видела от поглощавшей ненависти, что сворачивалась холодной змеёй на груди, за то, что боль ей причиняет. Через застилающие слёзы видела только, как строго сошлись его брови, а в глазах метнулось недоумение и понимание какое-то, смягчая взгляд, но его тут же смыло новой волной ярости. Он опустился на локти, сжал кулаки, склоняясь, у виска, качаясь, что-то прорычал сквозь сжатые зубы, сгрёб растрепавшиеся по меху ещё влажные спутавшиеся волосы Вейи в кулаки, зажимая её затылок, отстранился, но только чтобы снова толкнуться, поднимая новую волну жгучей боли, но теперь уже не такой резкой, размеренно задвигался, врываясь грубыми напряжёнными толчками в её тело всё глубже и глубже с каждым разом. А Вейя упиралась в его грудь ладонями, морщась от сухости и жжения, чувствуя, как всё больше и больше разжимает её каждым рывком, что становились всё быстрее и ритмичнее.

Глухие влажные шлепки наполнили шатёр, что заглушал грохот дождя о кров шатра. Вейя смотрела, как покрывается влагой загорелая сильная шея, грудь, собираясь в ямке между разлётом ключиц, откинулась, вцепившись в его покрытые испариной плечи, чтобы хоть как-то удержаться, прижимаясь лопатками и затылком к твёрдой постели, чувствуя, как горячие дорожки обожгли виски. И каждый следующий толчок вместе с резью, что уходила помалу совсем, зарождалось в глубине живота что-то тяжёлое, расползавшееся густо по всему телу, отчего перехватывало дыхание, Вейя раскрывала губы, хватая воздух. Тамир ещё стремительнее начал двигаться в ней раскалённым железом. От каждого рывка грудь всколыхивалась, и Вейю обжигало стыдом, но ничего поделать не могла, дышала только обрывисто, сопровождая последующие толчки глухими всхлипами, а потом и вовсе тихими стонами. Стало жарко в шатре, даже душно, холод ушёл давно, только безумное движение внутри неё.