Сухая ладонь легла на бедро, прошлась вверх к поясу, скользнула на живот. Тамир чуть задержался, будто на миг задумавшись, а следом пошевелился, придвинулся, согнув колено, обхватив Вейю крепче, к телу своему прижал, так тесно, что Вейя теперь ощущала его всей кожей. Задохнулась от полноты объявших ощущений, жажды его желания, вздымавшейся в неровном дыхании его груди. Тепло Тамира объяло целиком, как одеялом, поняла теперь, что не уйти из его шатра так скоро. Ресницы прикрыла, унимая поднимавшееся из глубины тела с каждым ударом сердца волнение.

Горячие губы, такие же сухие и твёрдые, коснулись шеи, и кожу опалил тяжёлый судорожный вздох, который теплом стёк к груди. Вершинки болью стянулись, упираясь в грубые шкуры, теперь уже от чего-то другого, что горячим свинцом перетекало по низу живота и влагой собиралось между ног. Тамир опустил руку ниже, будто знал язык её тела больше, чем сама Вейя, ребром протиснулся настойчиво, и твёрдые пальцы коснулись нежной тугой плоти. Тамир погладил твёрдо, растирая влагу, прижимаясь пахом к бедру твёрдым бугром, вынуждая трусливое сердце колотиться ещё чаще. Его ласки не были грубыми, напротив — разгоняли по телу что-то сладкое, волнующее, невыносимо жгучее, от которого груди тяжелели ещё больше. Невыносимо, сколько ещё будет мучить её? Вейя в его запястье вцепилась, останавливая.

— Чего ты ещё хочешь, хазарич? Ты всё получил что хотел, — проговорила хрипло, едва языком ворочая, так сухо стало во рту.

— Ты в моём кагане, теперь ты моя, и буду брать тебя, пока мне не надоест, — коснулся губами её виска.

Слова опалили кипятком. Вейя дёрнулась, чтобы вырваться. Но Тамир поймал её за талию, к себе дёрнул назад, рёбра сдавливая, навалился сверху, сжимая запястье в сильных пальцах раскалёнными железными оковами, пленив Вейю.

— Я племянница князя, а не подстилка тебе, — задыхаясь от злости, прошипела, смотря на него сквозь налипшие на лицо волосы.

— Ты сама так захотела. Я позволил тебе уйти, но ты вернулась, не отправилась к своему князю. Теперь принимай как есть. Принимай меня, Намар.

— Нет. Ты пожалеешь, — прищурила глаза от давящих слёз.

— Мог, если бы ты всё же ушла.

Выпустил руки, чуть отстраняя, обхватил лодыжку, сковывая пальцами, резким движением закинул ногу на плечо, раскрывая постыдно. Вейю жар затопил с головой до самых ушей от плеснувшего внутри оглушительного стыда. Не успела в себя прийти, Тамир качнулся, погружаясь в неё, заполняя одним толчком, но так же тесно, как и прошлый раз. Вейя резко воздух в себя втянула, зажмурилась и сжалась, вспомнив, как это больно, ожидая прежней рези, но, кроме как ощущения его каменой тверди внутри себя и слабого жжения — ничего не было. Он обхватил другую лодыжку, закинув вторую ногу себе на другое плечо, навис, надавливая, задвигался сначала размеренно и туго, а потом с силой и рывками. Вейе только и оставалось цепляться за меха, выдерживая бурный напор кагана, который бился в нее тугими мощными тычками. Обхватил за шею, склонился, набрасываясь на её губы, проталкивая язык в рот, замедляя толчки, проникая и скользя плавно и влажно, вытесняя всё дыхание из груди. Укусив губы, чуть потянув, слизывая проступившую соль, высвободил, смотря в глаза неотрывно, и Вейю пугало, насколько его полны жара калёного, и чернота глухая в них. Стало вовсе жарко, испарина пролегла дорожкой меж лопаток по спине, стыд сминал, что он вот так берёт её, как, наверное, всех своих рабынь — от этой мысли стало ещё горше, хотелось уж вырваться скорее. А если кто зайдёт, увидит это всё?

Ахх… Вейя всхлипнула, когда он снова твёрдо и резко толкнулся, заполнив. Оглушённая собственным смятением и подступавшим, пронизывавшим всё тело сладким, как мёд, блаженством, задрала подбородок, упираясь затылком в ложе, чтобы не смотрел на неё, не видел того, ощущала икрами его твёрдые сильные плечи, движения мышц. Шатёр всколыхивался вместе с ней от широких тугих толчков Тамира. Сжимая бёдра Вейи, взрезался в глубь её тела всё яростней, распаляя, разгоняя кровь, толкая зыбкие волны дрожи по бёдрам и икрам до самых стоп, что отдавались зудящим покалыванием. Вейя с упрямством и бессильной злостью сдерживала рвущиеся с губ горячие стоны, сжимала зубы, испытывая то, что не должна была, за что становилось мучительно стыдно и обидно. Всё закружилось в безумном страшном вихре, спуталось, пока голову не затопило густым жаром, и Вейя растеряла все мысли, всю себе растеряла, будто разлетелась с гулким звоном на осколки, как хрупкая криница, растеклась в топкой горячей волне, в которую Тамир утянул её вместе с собой. Мужское тяжёлое дыхание обрывалось, расползлось по влажной коже Вейи, звенящей от его поцелуев, которыми Тамир принялся покрывать лодыжку Вейи, излившись в неё полностью, горячо и протяжно.

--------------------------------------------------

[1] Эрэлхэг шувуу, на-Мар, миний, хэн ирэх, та нарт, та надад хүнд хэцүү бацхан шувуу[1]… — Бесстрашная гордая птичка, На-мар (холода, осень), моя, никому не позволю к тебе приближаться, коснутся тебя, ты принадлежишь мне, вся целиком, моя маленькая птичка…

Тамир разжал пальцы, бёдра Вейи выпуская, вынув из неё плоть, давая дышать свободнее. Вейя опустила стопы на постель, ещё вздрагивая, облизывая саднящие губы, и глаз не хотела открывать, ожидая, когда туман спадёт и круговерть остановится.

Тамир отстранился вдруг, и сразу его место заняла глыба прохлады, окутывая голые плечи и грудь. Вейя приоткрыла веки, наблюдая, как каган поднялся во весь свой могучий рост, прошёл, не озаботившись порты надеть, к кадке, зачерпнул ковшом воды, зачёсывая пятернёй волосы, сжимая в кулак, будто вихры буйные мешали, припал надолго к краю, осушив. Вейя и дыхание потеряла, забыв обо всём, наблюдая за ним, как влажно ходил по горлу кадык и перетекали мышцы на теле, хоть он не двигался совсем. Молодой и сильный, такой же дикий внутри и необузданный, как ветер, горячий, как огонь. Напившись, голову повернул к всё ещё лежавшей своей добыче, не смотрел — обладал. Вейя напряглась вся, пальцы на ногах поджимая, поднялась на локти, спохватившись, за шкуру взялась, сгребая пальцами, прикрыться поспешив. Да только гневно сверкнули глаза Тамира, когда натянула на себя самый край.

— Теперь можешь идти, пустельга стыдливая, — бросил он, отвернувшись, отбрасывая ковш обратно в кадку. Вейя воздуха глотнула, показалось, что и ослышалась, что отпускает. — Ты не слышишь меня, Намар? Возвращайся к себе, скоро дальше пойдём, готова будь к тому.

Его слова, как кончик хлыста, ударили, щёлкнув больно, отрезвили. Вейя отбросила укрытие, слезла с лежанки голая, позабыв о стыде, подобрала с земли платье, судорожно нацепила ещё дрожащими от слабости пальцами на влажное от пота тело. Щёки так и пылали, когда подол расправляла суетливо, да по-другому не получалось, хоть отвернулась от него спиной, да это всё равно не спасало, и, казалось, что ткань в пепел осыпаться начнёт, истлев вся от его взгляда, как следил за ней зорко. Натянув обувку ещё сырую, собрав испорченную рубаху, только к пологу шагнула, стараясь не смотреть на хазарина, голову пригнув чуть, как он поймал за локоть, к себе дёрнул. Вейя, охнув, ударилась спиной о его грудь твёрдую, Тамир в кольцо тяжёлых рук её взял — не вывернуться.