class="p1">— Дуйте, дуйте, злые ветры, раздувайте в жилах пламя…

Я подскочил к нему вплотную.

— Закружите белым снегом…

Занес меч.

— …и осыпьте серым пеплом…

Но рука так и осталась вознесенной над головой. Как ни пытался я опустить ее, чтобы обрушить клинок на злостного колдунишку, у меня не получалось.

— …Пусть столкнутся черны тучи, и ударит гром небесный, — продолжал тем временем он. — Острой молнией-стрелою пусть пронзится челевече…

Я зажмурил глаза, ожидая неминуемого превращения.

— …скинет прежнюю личину, обернется… Ай! Ой!

Раздался грохот. Я поднял веки. Мужичок лежал у меня в ногах. А рядом с ним стоял Мирон, держа в руках увесистую дубину.

Глава 28

— Мирон! Голубчик! Ты спас меня от неминуемого превращения. Еще секунда, и перед тобой стоял бы рыжий лис.

На его лице просияла улыбка. Он вытер рукавом со лба пот, оперся на дубину другой рукой.

Колдун, распластавшийся на полу, зашевелился, закряхтел. Я опустил сапог ему на плечо, не давая приподняться.

— Не спрашиваю, как ты здесь очутился. Сейчас не до этого. Надо срочно расколдовать Анну. Вон, видишь, бегает по комнате, места себе не находит. Сможешь?

— Ты все пытаешься увидеть во мне мага. А я всего лишь нищий проповедник. Все что могу, это помолиться Отцу нашему Господу. А там, как уж он рассудит.

— Прошу тебя, не разглагольствуй. Если нужно, молись. Я мысленно поддержу.

— Ладно, — Мирон приосанился, прислонил дубину к стене и зашептал едва слышно.

Время от времени он чертил в воздухе крест собранными в щепотку пальцами. Я не мог разобрать его слов, кроме «господи помилуй», «во имя отца и сына» и «Аминь», поэтому свою просьбу мысленно произносил на своем привычном языке. Я просил Господа, чтоб он расколдовал Анну, искренне надеясь, что он услышит и развеет злые чары. А она (точнее, лиса), набегавшись, остановилась посреди комнаты, свесила по-собачьи язык, и часто дышала, глядя на меня и Мирона одновременно.

Колдун вновь шевельнулся. Я сильнее надавил сапогом. Он буркнул что-то нечленораздельное и снова затих. Голос Мирона зазвучал громче:

— … и верни обличье человеческое рабе божьей Анне, и прости ее душу грешную, и ниспошли благодать на нее. И тамо с лики чистейших небесных сил прославим Тебе Господа нашего, Отца и Сына и Святаго Духа, во веки веков. Аминь.

Он замолчал. В воцарившейся тишине слышалось лишь дыхание Анны-лисы, вытянувшей к Мирону морду с глазами, полными надежды.

И вдруг случилось чудо. Вокруг нее образовалось розовое облако, прозвучал перелив волшебной мелодии, и когда облако рассеялось, перед нами возникла Анна. Она часто моргала, удивленно озираясь, видимо, не веря тому, что вновь стала человеком. Да и мне, надо признаться, было радостно вновь увидеть ее в нормальном обличье. Ой, с чего это я вдруг рассентиментальничался?

Сзади что-то грохнулось. Я повернул голову и ахнул. Там, где всего минуту назад сидел на попе медведь, поднимался с пола здоровенный детина. Настоящий богатырь. В рубахе с расстегнутым воротом, подпоясанной тонким пояском с кисточками на концах, простецких портах, заправленных в онучи, и лаптях. Его мощные руки были толщиной с шею колдуна, все еще лежавшего под моей пятой. Кулаки — с голову Мирона. Кучерявая борода обрамляла снизу молодецкое лицо, широкоскулое, с ясными как у ребенка глазами. На шее я заметил рану, из которой подсачивалась кровь (след от топора Анны не исчез с превращением), а на лбу — огромная шишка с расплывшимся синяком (все от того же топора).

— Мирон, ну ты — мощь! Не только Анну, а еще и медведя расколдовал!

— Так это ж не я, а Господь постарался. Я-то что? Всего лишь помолился.

Богатырь обвел нас взглядом.

— Ребятушки! Дорогие! — раздался его зычный голос. — Я же теперь вам по гроб жизни обязан буду. Только я совсем не медведь. Это вот он сделал меня таким, — детина показал здоровенным пальцем на колдуна. — Кудеяр проклятый. А меня зовут Горыней.

— Надо лишить его возможности колдовать, — заявил я. — Как это сделать?

— Отрубить ему руки, — подал идею Мирон. — Или глаза выколоть.

— У нас таких сжигают, — вставила Анна. — На костре.

Признаться, мне стало не по себе от таких изуверских предложений. Но с другой стороны, если колдуна отпустить просто так, он неизвестно каких бед еще натворит. Но есть и другие варианты физического устранения. Чем плох, к примеру, укол моим клинком в живот? Раз, и нет человека. Без зрелищ и патетики. Без зачитывания приговора и жуткого исполнения казни.

— Сжигать — это не по-божески, — возразил Мирон.

— Без рук и с выколотыми глазами он останется жить, — парировала Анна. — И если он уже связался с сатаной, ему помогут выкарабкаться. Злоба на нас заполнит его и без того недоброе сердце, сделает еще могущественнее и опаснее. Единственный путь избавить мир от этого ничтожного колдуна — придать его священному всепоглощающему огню.

— Но ведь это не милосердно, — пытался вразумить ее Мирон. — Тахир, скажи ей.

— Я бы его просто прикончил.

— Просто — не интересно, — продолжала гнуть свою линию Анна. — Он должен испытать муки, как испытала я, оказавшись в шкуре лисы.

— Я бы его тоже сжег, — прогремел Горыня.

Кудеяр зашевелился у меня под сапогом. Поднял голову. А ведь он только что собирался лишить меня человеческой жизни. Может, действительно, огонь — это лучшее решение?

— Согласен, — сказал я и еще сильнее вдавил колдуна в пол.

Мы вышли во двор. Горыня показал, где тут сложены дрова. Натаскали их на площадку перед теремом. Богатырь раздобыл столб, воткнул его в землю, как зубочистку в пластилин. К столбу привязали Кудеяра. Я отошел за угол, чтоб не смотреть на ужасающее зрелище. Слышал лишь, как Анна провозглашала приговор, затем треск загоревшихся поленьев и душераздирающие вопли колдуна. Казалось, они будут звучать в ушах еще долго. Хоть я и не видел его, но мне представлялась картина горящего Кудеяра как наяву: выпученные глаза, вылезающие из орбит, и широко раскрытый рот, издающий нечеловеческие крики.

Ко мне подошла Анна.

— Все кончено. Его больше нет. Когда пламя подобралось к его пяткам, он вспыхнул кровавым огнем, и от него повалил черный дым. Я думала, он заслонит собой солнце — так много дыма выходило из какого-то плюгавого колдунишки.

Мы вернулись к крыльцу. Костер еще дымился. Мирон стоял рядом и читал молитву. Горыня сидел на ступеньке, подперев рукой подбородок, и задумчиво глядел на догорающие поленья. Я приблизился к нему.

— Как он смог заколдовать тебя?

— Я жил в этом тереме. Однажды ко мне в дверь постучали. Я открыл. На пороге