– Операция «Барин» не будет продолжаться вечно, – сухо произнес Меркулов. – Чем он будет заниматься дальше?

– Он способный дешифровщик. Знает принципы немецкого шифрования, а значит, и ключ для дешифрования радиограмм. В этом я не однажды убеждался, когда давал ему расшифровывать радиограммы из других управлений. Его можно использовать в этой работе.

– Ваше предложение довольно интересное. Не так уж у нас много хороших дешифровщиков… По поводу Особого совещания… Хочу сказать откровенно, не так все просто… Я действительно вхожу в его состав на правах заместителя наркома внутренних дел, но кроме меня в него входят уполномоченный НКВД по РСФСР, – принялся загибать пальцы Меркулов, – затем начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции и народный комиссар союзной республики. Все эти люди очень разные, они не знают специфику нашей работы, заручиться их поддержкой будет крайне непросто, осужденный по пятьдесят восьмой статье для них – враг, и убедить их в противном будет крайне сложно. Люди они взрослые, сформировавшиеся, со своими взглядами и собственным жизненным опытом. На вашего Аверьянова, несмотря на его заслуги, они будут смотреть как на предателя Родины. Его деяния попадают под статью особо опасных преступлений против порядка. А потом, как вы себе это представляете? – Голос Меркулова заметно окреп. – Чтобы первый заместитель наркома внутренних дел уговаривал членов Особого совещания пощадить изменника и предателя Родины?

– Товарищ первый заместитель…

– Да знаю, что вы мне скажете, – отмахнулся Меркулов. – Это только мы знаем, что он помог уберечь жизни сотен, а может, и тысяч людей! Но для всех остальных Аверьянов предатель, который просто спасает собственную шкуру. И тут ничего не поделать. Что я могу обещать, так это попытаюсь разъяснить сложившуюся ситуацию, попробую как-то убедить коллег, что в жизни не все однозначно. Но не больше! Особое совещание – это не то место, где следует говорить о государственных тайнах. Возможно, мне даже удастся каким-то образом смягчить приговор… Хотя полностью отменить его, думаю, не получится. Не удивлюсь, если кто-то из членов совещания предложит для Аверьянова высшую меру. – Волостнов нахмурился. – А вы что думаете? Времена сейчас суровые, предателей Родины никто не жалует. Вот в прошлом месяце мы собирались, знаете сколько было осужденных? Двадцать тысяч! И всех осудили на большие сроки. У меня просто рука устала все эти списки подписывать. И знаешь, никакого сожаления я к ним не испытал! Нужно о бойцах думать, что на передовой воюют, об их женах, матерях, что каждый божий день за них молятся и весточки от них ждут, об оккупированных врагом территориях, где наши люди под гнетом фашистов маются. Ну, ладно, чего приуныли? Попытаюсь что-нибудь сделать, но на многое не рассчитывайте.

Разговор был закончен.

– Разрешите идти, товарищ первый заместитель наркома внутренних дел?

– Идите! И еще вот что… Берегите этого Аверьянова, он еще послужит.

В Вологду Лев Федорович вернулся только через два дня. Как это нередко случается, когда наведываешься в столицу, обязательно находятся дела, требующие немедленного разрешения. По Главному управлению циркулировали слухи о том, что в скором времени контрразведка будет подвергнута некоторому реформированию. Никто не знал, как это отразится на сотрудниках и как будет называться образованный орган. А потому начальники управлений и заведующие управлениями приводили на всякий случай документацию в надлежащий вид, что занимало немало времени и усиливало нервотрепку.

Майор Волостнов невольно оказался вовлеченным в орбиту этой деятельности. По истечении вторых суток он осознал, что бо́льшая часть времени ушла на оформление документации. Хотя по приезде в Москву у него были планы повидать бывших коллег, с которыми свела служба на разных этапах карьеры, но осуществить намеченное не удалось – самое большее, что он сделал, так это выкурил несколько сигарет с сослуживцами, с которыми работал в Главном управлении государственной безопасности.

Из Москвы Лев Федорович возвращался с чувством незавершенности начатого дела. Меркулов обещал поддержать, но в то же время со всей откровенностью предупредил, что на многое рассчитывать не приходится. Время военное, суровое, а потому с предателей самый строгий спрос.

Вернувшись в Управление, Волостнов тотчас вызвал к себе Аверьянова. Даже не удивился, когда увидел его заметно осунувшимся – последние два дня он пережил немало, размышляя о собственной судьбе, много думал о Марусе, о сыне, которого приобрел, но старался держаться бодро, уныния своего не показывал.

– Я переговорил с людьми, от которых может зависеть твоя судьба, – не стал вдаваться в подробности Лев Федорович. – Сам знаешь, дело твое непростое, пятьдесят восьмая статья – не шутка! Меня предупредили, что обольщаться особенно не стоит, но кое-какая надежда все-таки имеется. Скажу так, если ты верующий – молись! Возможно, поможет, а там осталось только надеяться на благоприятный исход.

– Я особенно не рассчитываю на что-то, – произнес Аверьянов. В голосе прозвучали фальшивые нотки излишней бравады. – Значит, заслужил… Конечно, жаль Марусю… Она ведь даже ни о чем не догадывается.

– И что же ты ей сказал?

– Сказать-то особенно нечего… Убедил, что выполняю важное задание, – пожал плечами Михаил.

– Так оно и есть.

– Единственное, чего я боюсь, если вдруг кто-то узнает, кто я на самом деле… Заклюют ее тогда! Не дадут никакой жизни. Городок у нас маленький, все на виду. Ей и так одной с двумя детьми маяться, а тут еще такое.

Волостнов понимал сложность ситуации. В словах Михаила была сермяжная правда, которую ни спрятать, ни приукрасить какими-то словами невозможно. Это в Москве можно затеряться, а в таком провинциальном городке, как Вологда, от людей никуда не денешься. Для всех Маруся будет любовницей предателя и изменника, и этот тяжелый груз ляжет на ее плечи. А там и поломать может.

– Когда ты должен увидеться с Марусей? – неожиданно спросил майор.

– Завтра. А что, встреча отменяется? Что-то произошло?

– Произошло, – кивнул Волостнов. – Только твоя встреча с Марусей не отменяется… Ты увидишься с ней сегодня.

– Лев Федорович, – выдохнул Аверьянов, – даже не знаю, как вас благодарить за такой подарок! Честно говоря, я весь извелся. Все думаю, как они там? Просто не могу дождаться встречи.

– Ты не спеши меня благодарить, – строго заметил майор. – Тут другое. – Взяв со стола ручку, он быстро набросал на бланке несколько слов, заверил написанное печатью и протянул документ Михаилу: – Вот, возьми. Это разрешение на выход из Управления. Под твое честное слово, что вернешься. Покажешь дежурному, он тебя выпустит.

Аверьянов буквально застыл на месте. Может, он чего-то не так понял? А может, эта какая-то жестокая шутка? Не вяжется… Майор Волостнов на юмориста не походил. Он еще раз внимательно прочитал написанное. Бумага имела номер, в самом низу стояла широкая размашистая роспись, гербовая печать. Все как положено.