Она постоянно давила на меня, но отлично знала, когда следует остановиться. Клэр чувствовала, когда давление не приведет ни к чему хорошему, и тут же отходила в сторону. Она отлично разбиралась в людях и видела меня насквозь, хотя я не рассказывал ей о том, что со мной происходит.

– На работе все отлично, – с едва заметной улыбкой ответила она. А затем принялась говорить о посторонних вещах, не связанных со мной. И я был ей за это благодарен, потому что слишком устал, чтобы думать о себе, и моя душевная боль была настолько сильной, что у меня не хватало духу размышлять о приближающейся годовщине.

* * *

Трое на одного.

Вот так всегда у нас и происходило. Их три голоса всегда перевешивали мой.

Проблема единственного мужчины в семье заключалась в том, что когда дело доходило до голосования, я оказывался в меньшинстве. Я вообще не знал, зачем они интересовались моим мнением, потому что все выглядело так, будто мой ответ не так уж и важен. И все же они всегда спрашивали, что я думаю по поводу их новой идеи.

– Но мы пробовали итальянскую кухню в прошлый уик-энд, – заявлял я во время нашего спора, куда отправиться на ужин. – Кроме того, у нас каждый понедельник паста. Друзья, вам еще не надоело?

– Не-а, – откликнулась Лорелай, запрыгивая в детское кресло. Я быстро пристегнул ее и уселся на водительское сиденье.

– Совсем нет, – пожала плечами Карла.

И почему они никогда не хотели стейк?

Больше всего на свете мне хотелось большой, жирный, сочный стейк.

– Давайте пойдем в Итальянский дом Палмера! – воскликнула Карла, и я застонал еще громче, потому что этот ресторан был в часе езды от нас, а на улице шел проливной дождь. И поэтому добираться нам пришлось бы гораздо дольше.

Прищурившись, я взглянул на Николь.

– А чего ты хочешь? – спросил я.

Прошу, скажи стейк. Пожалуйста!

Она пожала плечами.

– У Палмера готовят восхитительные гриссини. Кроме того, сегодня день рождения Лорелай, поэтому ей и решать.

– К Палмеру! К Палмеру! – завопила Лорелай, колотя ладонями по ногам.

Ну вот. Как обычно.

И мы отправились в ресторан Палмера, дорога к которому была довольно извилистой и вела через лес.

Зазвонил телефон, и я взглянул на дисплей, где высветилось имя Роба Тернера. Он работал на меня, и я знал, что он и сейчас находится в офисе EastHouse. Обычно я сразу же отвечал на его звонки, но сегодня была суббота, а в нашей семье существовало четкое правило: никакой работы в субботу вечером.

Николь заметила имя на дисплее и грозно взглянула на меня, поэтому я проигнорировал звонок. Меньше всего мне хотелось, чтобы она разъярилась из-за того, что я пару минут поговорил о работе.

– Ты прекратишь, а? – гаркнула Карла на младшую сестру, которая дразнила ее, повторяя ее слова.

– Ты прекратишь, а?!

– Мам!

– Мам!

– Правда, перестань, Лорелай!

– Правда, перестань, Лорелай! – тут же откликнулась малышка. В последнее время ее любимой игрой стало подражание. Мы бесились, но Лорелай это приводило в восторг.

– Девочки, успокойтесь, – пожурил их я. – Нам еще долго ехать, и я хочу, чтобы вы вели себя тихо.

– Она расстегивает мой ремень безопасности! – раздраженно воскликнула Карла.

Николь тут же обернулась, погрозив пальцем младшей дочери.

– Лорелай Ист, нельзя трогать ремни в машинах. Ты меня поняла?

– Но, мама…

– Никаких «но». Ничего больше не трогай, – откликнулась Николь, отворачиваясь от нее. Лорелай надулась, а Карла торжествовала, что ей удалось добиться своего, что, конечно, привело к вспышке ярости у Лорелай, сопровождавшейся громкими воплями.

Громкий визг этой пятилетней девчушки навел меня на мысль, что у нас подрастает будущая Мэрайя Кэри.

– Господи, Лорелай! Немедленно успокойся! – устало произнесла Николь, но наша милая малышка продолжала истерику. Когда ребенок ее возраста считает, что с ним поступили несправедливо, он сообщает об этом всему миру своим пронзительным ревом.

Я взглянул на Николь и увидел, что она на грани нервного срыва. Она многое могла вытерпеть, но затем накатывала усталость, и она давала волю гневу.

Обернувшись, я завопил:

– Лорелай! Ты можешь успокоиться?! Сегодня твой день рождения, а ты так плохо себя ведешь и…

– Грейсон! – вскричала Николь, заставив меня резко обернуться.

Я отвлекся, и в этот момент все изменилось.

Достаточно одного мгновения, чтобы перевернуть чей-то мир вверх дном, несколько секунд, чтобы жизнь, наполненную радостью и смехом, захлестнула волна отчаяния.

Оленьи глаза сверкнули в свете фар.

И в моих, и в его глазах застыл страх.

Я увернулся.

Клянусь Богом, я увернулся. И олень тоже.

Клянусь Богом, он увернулся.

Я разминулся с ним.

А он со мной.

И тут до меня донесся крик.

Моя кожа покрылась мурашками.

Кто это кричал?

Лорелай?

Карла?

Или моя жена завопила от ужаса?

Нет…

Это был мой собственный голос.

Ветки трещали вокруг нас, когда машину резко выбросило с дороги и развернуло в лес. Я выворачивал руль, давя на тормоз, но ничего не помогало. Машину стремительно несло дальше, пока она изо всех сил не врезалась в дерево.

Лобовое столкновение.

Все вокруг было объято обжигающей болью.

Из-под капота струился дым. Голова раскалывалась от удара, и все расплывалось перед глазами. Мысли путались, к горлу подкатывала тошнота. По телу растекался холод, и я ощутил на губах соленый привкус крови.

– Грей… – донесся до меня ее хриплый голос.

Я повернулся и увидел, что Николь уперлась лбом в раскрывшуюся подушку безопасности.

– Все хорошо, хорошо. – Я не знал, почему эти слова сорвались с моих губ, но они почему-то первыми пришли мне в голову. Я пытался дотянуться до нее, но не мог. Ремень безопасности крепко держал мое тело, и я не мог пошевелиться. Я должен был добраться до нее, помочь ей. Я рвался изо всех сил, надеясь вырваться из этого плена, но ничего не получалось. – Я помогу тебе. Подожди, – пообещал я.