Старый Аз тоже принялся гадать, почему это западные рыцари преисполнились такой уверенности, но ничего полезного не выяснил.

Гора позвал Костыля на балкон:

– Костыль, я хочу отправить тебя еще в одно путешествие. Прошу! Ведь ты единственный, кому это под силу.

Единственный, кому это под силу, не стал скрывать тревогу:

– Еще одно путешествие я не перенесу.

– Да ты меня переживешь лет на двадцать. На этот раз поедешь не один – возьми дюжину воинов. Кого угодно, кроме аль-Азера.

Костыль молча ждал приговора.

– Езжай в Аль-Кварн.

Костыль по-прежнему молчал.

– Найди наших братьев и узнай, как они относятся к нынешнему положению дел. Узнай, насколько удалось Индале объединить каифаты. А еще узнай, что сталось с родными капитана Тейджа. И с моей женой.

– Видимо, меня вы решили послать из-за жены капитана. Мы искали и раньше, но безуспешно.

– Искали, но и они не лезли на рожон. Не хотели привлекать внимание.

– Сейчас уже спокойней должно быть. Я его жену как-то встречал, правда, давно. Вы что-то задумали?

– Ничего такого ужасного, не воображай. Им задолжали. Да и возможно, их появление в Святых Землях напомнит капитану о корнях. Он, видимо, позабыл о них.

– Да, генерал. Если бы он нас с собой забрал, мы бы тоже позабыли.

Нассим никогда не состоял в настолько закрытом и сплоченном отряде, как тот, каким командовал Элс Тейдж, и потому не мог до конца понять, какие узы скрепляют его участников. Зато он хорошо понимал, что на войне образуются братства, связанные гораздо крепче, чем иные семьи.

Несколько раз такое едва не случилось и здесь, в Тель-Муссе, но Индала не давал своим люсидийцам подолгу засиживаться на одном месте. В Тель-Муссе происходил своего рода отбор: лучшие воины проходили боевое крещение, а худшие погибали и не становились потом обузой в более крупных кампаниях.

– Я не могу тебе приказать, – сказал Ализарин. – И так уж я тебя загонял.

– Не надо на совесть давить.

Нассим хотел было возразить, но сдержался.

– Нет нужды спешить. И рисковать.

Костыль не ответил. Да и что тут отвечать? Он сам выбрал себе такую жизнь и когда-нибудь неизбежно умрет такою же смертью.

– Если родня – дело по-прежнему щекотливое, в петлю не суйся. И с остальным тоже.

– Люди Внушающего Великий Трепет не потерпят, если мы начнем шнырять повсюду, словно заговорщики.

– Прихватят – скажи им правду.

– Какую именно правду?

– Хоть я и не стану военачальником под Индалой, я все же хочу призвать других ша-луг участвовать в его новой Большой Войне и вытеснить чужаков из Святых Земель.

На Костыля напал приступ мрачного ехидства.

– А чужаки – это дринджерийцы, люсидийцы или племена из Пеквы?

Гора усмехнулся, слова старика его даже слегка позабавили.

Каждый вечер брат Свечка, Сочия и Бернардин Амбершель собирались и обсуждали, что удалось выяснить о поразительной гостье. Но улов был скудным. Никто ее не видел и ничего о ней не знал. Госпожа Алексинак осмотрела татуировки совершенного, шрамы Бернардина и огромный кристалл Сочии, который та теперь носила с собой в ножнах, как кинжал, но даже знахарка ничего не смогла сказать. Забытое ожерелье ей было также незнакомо, и ничего необычного она в нем не нашла.

Госпожа Алексинак была моложе брата Свечки, но тоже в весьма преклонных годах. Странные дары ее напугали.

– Госпожа моя, здесь сокрыты могущественные силы. Ни одно Орудие не подходит под ваше описание, ни одно Орудие не принимает такой облик. Наших Старейших – тех, что начали воскресать, всех главнокомандующий истребил. Это что-то иное. Такого в Коннеке никогда не видали.

Бернардин Амбершель вдруг, как это с ним иногда случалось, всех удивил, блеснув интеллектом:

– А может, это какая-нибудь новая богиня?

– Новая для Коннека – это уж точно, – отозвалась госпожа Алексинак. – Но вы сказали, она изъяснялась на старомодный лад. Должно быть, она одна из древних Орудий.

Когда Сочия еще была беременна, брат Свечка по возможности старался избегать общества ведьмы. Таких людей не привечали даже ищущие свет – разве что когда знахарки своими знаниями облегчали роды или помогали больным. Но несмотря на свое дикое ремесло, выражалась госпожа Алексинак ясно и рассуждала вполне здраво, хотя в данной ситуации Свечка предпочел бы на ее месте буйнопомешанную.

– Известно, что Руденс Шнайдель пробудил много темных сущностей древности, – рассуждал совершенный. – Главнокомандующий покончил и с ними, и с колдуном, но, может, Шнайдель не единственный, кто занимался воскрешением богов. Их же полным-полно было, пока всех не истребила Древняя Империя.

– Вы имеете хоть малейшее представление о том, что она с вами сотворила? – спросила Алексинак.

Брат Свечка не стал говорить, что чувствует себя гораздо более живым (раньше он и представить себе такого не мог, да человеку его лет это и не подобало), но старую ведьму интересовали только татуировки и шрамы.

– Нет, – сказал монах. – Меня дети стали бояться.

– Они всегда боятся сумасшедших стариков, – отрезала Сочия.

– Сочия, – обратился к ней совершенный, – а ты ничего от нас не скрываешь?

Сочия была без ума от своего волшебного кристалла и тут же стала злоупотреблять его волшебными силами. Обитатели за́мка начали шептаться о привидениях и демонах. До совершенного доходили слухи о чудовищных псах, которых якобы видели слуги, о мгновенно исчезающих огромных кошках, незнакомцах и незнакомках, которые по ночам бродили по коридорам и не отвечали на оклики. Еще поговаривали о некой гигантской птице, очень похожей на орла, которая будто бы вылетала из окна рядом с покоями графини. Люди Сочии волновались о ее безопасности.

– Что ты от нас скрываешь? – спросил совершенный.

– Я меняла обличье, – призналась Сочия. – Много раз. Больше шутки ради, чем для важного дела.

– Важного дела?

– В подходящем облике можно отправиться куда угодно.

– А, понимаю. – Теперь монах точно знал, что будет волноваться, как бы девчонка не угодила в беду. Какие именно неприятности ей грозят, он уже сейчас мог с легкостью перечислить, набралось бы не меньше десятка. – И охотно верю. Демоница велела использовать кристалл осмотрительно. Может, чтобы не привлекать внимание, а может, потому, что силы его ограниченны. Вдруг превратиться можно раз двадцать, а потом его волшебство иссякнет?