Глеб швырнул полотенце обратно и влетел в спальню. Включил свет. Амина подскочила на кровати.

— Рощин, ты охренел, что ли?! — заорала она, прожигая Глеба разъярённым взглядом.

— Не ори, ребёнка разбудишь, — невозмутимо ответил он, закрыв дверь. Он увидел всё, что хотел. Воспалившаяся царапина на щеке, ещё одна на шее.

— Чего тебе надо?

— Твою рану осмотреть, — кивнул он на припухшую щеку и присел на край кровати. Ногу дёргало и кололо, но он терпел. Сейчас не до его болей.

— Не надо ничего смотреть, — дёрнулась она, когда Глеб взял её за подбородок и повернул расцарапанной щекой к себе. — Рощин, иди спать, — прошипела она, мотнув головой. Но Глеб не отпустил.

— Сиди уже и не брыкайся, — он отодвинул воротник футболки. Длинная багровая полоса тянулась от уха до впадинки на шее. — Где тебя так угораздило?

— Об ветку поцарапалась, — огрызнулась Амина.

Глеб не ответил.

— Хватит уже, — рыкнула Амина, высвободившись из хватки Глеба. — Всё, удовлетворил своё любопытство? Ещё что-то?

— Дура ты, — фыркнул Глеб, поднявшись. — Но рану обработала правильно. Несколько дней, и затянется. Правда шрам на шее может остаться. Я надеюсь, ветка не ядовитая была.

— А мне-то откуда знать? Ветка как ветка. Обычная.

— Если обычная, тогда я спокоен, — кивнул Глеб, клацнув выключателем. — Доброй ночи.

— Зачем?

Глеб остановился в дверях. Из коридора пробивался слабый луч света.

— Что зачем?

— Зачем ты возишься с нами. Переживаешь, заботишься. Обо мне. О Матвее. Зачем мы тебе?

— А ты не допускаешь, что я могу любить вас? — Глеб посмотрел в её темные глаза с лунным отблеском. Так странно, но именно сейчас они впервые казались Глебу по-настоящему живыми.

— Любить? За что? Ты ведь не знаешь, какая я, Глеб.

— Я знаю, — улыбнулся он, присев рядом и проведя рукой по её растрёпанным волосам. — Ты колючий кактус, который иногда выпускает нежный цветок.

— А ты романтик, Глеб, — она встала и подошла к окну. — Если бы я могла плакать, то непременно разревелась, но я… — она осеклась. Лунный свет окутывал её серебристой шалью и делал такой притягательной, как никогда. — Я плохая, Глеб, — она обхватила руками плечи. — Очень плохая.

— Не бывает плохих или хороших, — возразил он, подойдя ближе, и укутал её в одеяло. — Бывают правильные или неправильные поступки. Но всё можно исправить, поверь, — он притянул дрожащую Амину к себе, коснулся губами влажных волос. — И мы исправим. Вместе.

Сентябрь, 2011 год.

Ирка спала. Так крепко и не шевелясь, что Алекс, сидящий рядом, то и дело склонялся к ней и прислушивался: дышит или нет. Она дышала: ровно, едва уловимо щекоча его небритую щеку. Улыбка скользила по его лицу, а губы касались её губ с привкусом хлороформа. Почти сутки Алекс провел рядом с той, что сводила его с ума. Осторожно он прикасался к её тонким пальчикам, брал холодную ладошку в свои руки и дышал до тех пор, пока та не согревалась. Он гладил её волосы, пропуская пепельные локоны сквозь пальцы, а потом вдыхал пряный аромат ландышей, оставшийся на его коже. И целовал. Робко, чуть дыша, боясь разбудить. Целовал припудренные щёки со смешными ямочками; закрытые глаза, подкрашенные песочными тенями, ощущая подрагивание длинных ресниц; кончик носа и слегка приоткрытые губы.

А потом долго сидел на полу не в силах отдышаться. И только когда сердце переставало дрожать, Алекс мог делать вдох. Тогда окружающий мир наливался ослепительно-яркой палитрой, а воздух — фантастическими ароматами. Алекс и забыл, каким насыщенным и глубоким может быть осеннее небо; какие необыкновенные золотисто-алые наряды примеряют деревья. Как завораживающе трещат стрижи наперебой с воробьями и как вдохновенно курлычут голуби. Он забыл, какой может быть жизнь, когда рядом Ирка. Забыл, как сильно её любит и до смерти боится потерять. Забыл, что давно потерял…

Алекс ушёл от неё рано утром, когда действие хлороформа начало спадать. Её сон стал беспокойным, и Алекс опасался, что разбудит её. Он боялся, что она узнает его. И ещё пуще, что не узнает. Второе было вероятнее, поэтому он и ушёл. Представил, как она отреагирует, увидев перед собой незнакомого мужика. А лишние волнения ей сейчас ни к чему. Пусть отдохнёт, отгородившись от кошмаров реальности безмятежным сном. Они ещё успеют познакомиться заново. Главное, чтобы она ему поверила.

На первом этаже дома витал незнакомый запах. Очень терпкий и немного горьковатый. Интересно, кто пользуется такими духами? В висках застучало. Алекс достал из кармана пузырёк и трижды прыснул в нос. Немного полегчало. Он задумчиво посмотрёл на тёмный флакончик. Странно, а ведь рядом с Иркой он почти не пользовался своим чудо-лекарством.

Алекс вошёл в просторную, отделанную под дерево, кухню.

Там его уже ждали. У открытого окна стоял Сварог и внимательно изучал двор. На плите подгоревшая яичница с мясом и потёки «сбежавшего» кофе. Не похоже на друга. Тёмка в жизни любил две вещи. Первая: вкусно и сытно поесть. При этом он отменно готовил, хоть редко себе позволял похозяйничать на кухне. И даже если бы в эти минуты рушился мир, он ни за что не отказался бы от завтрака. В этом был весь Сварог. А вторая: секс. Причём заниматься им Тёмка предпочитал с единственной женщиной, которая, увы, жила с их общим другом детства — Игнатом Крушининым. И Алекс никак не мог понять, как им при этом удавалось дружить столько лет. Да и подгоревшая яичница не вязалась с Артёмом. Должно было случиться нечто экстраординарное, чтобы заставить Сварога забыть о еде. Но что? Ответ мог знать только один человек, сидящий за столом. Сам Игнат, ложечкой размешивающий кофе, наполняя кухню приятным ароматом. Задумался или нервничает, понял Алекс, — Крушинин пил исключительно чёрный кофе без сахара.

— Доброе утро, — поприветствовал Алекс друзей, прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки.

Не поворачиваясь, Сварог кивнул. Алекс усмехнулся. Что же он там увидел столь увлекательное?

— Доброе? — усмехнулся Игнат. — Не уверен, — он положил ложку на блюдце и посмотрел на Алекса. Недружелюбный взгляд друга Алекса не удивил. Подполковник Крушинин крайне не любил, когда его водили за нос, и всегда чувствовал подвох. Странно, что так долго не понимал, что Алекс жив. Или понимал? Не разберёшь. Первым не выдержал Алекс — отвёл глаза, признавая свою вину. Перевёл взгляд на Сварога, созерцающего вид из окна. Вдалеке в тени виноградника примостилась небольшая беседка. Оттуда доносились женские голоса, но разобрать чьи — Алекс не мог. Он задумчиво почесал бровь.

— Подняли меня среди ночи в единственный выходной. Заставили переться хрен знает сколько километров, ничерта не объяснив. Так ещё и Аська привязалась, — буркнул Игнат, поморщившись. — И это, по-твоему, доброе утро?