день ото дня. В качестве Харуо я становилась жестче и грубее — как на словах, так и на деле. А в те дни недели, когда не было лекций, надевала простецкие рубахи с потертыми джинсами — и выглядела уже совсем не так, как в студенческом кампусе.

Как-то на утренней смене, не успев позавтракать, я пристроилась на кухне перекусить.

— Лучше б ты с нами работала, Харуо[33], — услышала я от одного из поваров. — Девчачьи платья тебе не к лицу!

— Захлопни пасть! — отмахнулась я. — Дай женщине спокойно позавтракать.

— Что ты там лопаешь-то? Ого! Стейк с утра? Ни хрена себе… Ты уверена, что ты женщина?

— Заткнись, я сказала! — привстав с табуретки, я легонько пнула его под зад.

— Ай!.. А ты больно пинаешься, мадам Джеки Чан!

Вся кухня дружно заржала. Чем больше я вела себя как пацанка, тем больше это нравилось мужикам.

Тогда-то я и осознала окончательно: своей индивидуальности у меня попросту нет. Я просто говорю слова, за которые меня любят в том или ином сообществе, — механически, точно робот, — лишь для того, чтобы приспособиться к месту, где пришлось очутиться.

Да, я действительно популярна и в киноклубе, и на работе. А вернись я когда-нибудь в город своего детства — снова стала бы деловой Капитаншей, а на встрече выпускников — забавной Дурехой. Сколько бы персоналий я в себе ни вырастила, ни одно из моих «я» не противоречило остальным. Ведь сама я — всего лишь машина, которая приспосабливается к разным группам людей так, чтоб ее любили.

Все, за что меня любят и хвалят, я развиваю в себе и дальше. А то, за что критикуют — мол, «это на тебя не похоже», — отбрасываю за ненадобностью. И в итоге превращаюсь во что угодно, кроме себя самой.

Такое свойство, похоже, присуще далеко не мне одной. Сколько раз, глядя на кого-нибудь, я думала: «Да он же просто подстраивается под компанию!» И в конце концов пришла к выводу: все мы так или иначе поначалу сочиняем себе героя, а потом соответствуем его «геройским» чертам. Настоящего же, единственного «себя» в нас никогда не было и быть не может.

Единственное, что отличает нас от роботов, — это само желание нравиться себе подобным и растворяться в них без остатка. «Нравиться» — не в смысле «быть любимым». А просто сливаться с толпой, потому что это удобно и рационально.

Учитывая, что человечество уже к каменному веку жило в деревнях, несложно догадаться, что желание это заложено в наших инстинктах. Если я умудрилась вписаться в общество и добилась его любви — я в безопасности и моя жизнь протекает гладко. Вот он, мой главный мотив в борьбе за то, чтобы быть любимой.

А однажды воскресным вечером в тратторию вдруг заглянула Рэйна.

— Ого… Принцесса? Ты что, здесь работаешь?!

На пару секунд я застыла, пытаясь понять, которой из моих «я» будет лучше отреагировать. Но поскольку «королева» сидела прямо передо мной, моя Принцесса включилась сама.

— Как видишь! — приветливо улыбнулась я.

— Тебе так идет эта форма… Смотри, наши парни из клуба узнают — повалят сюда всей толпой!

— О нет! Пожалуйста, не рассказывай никому! Я к этой работе еще не привыкла, а с ними сгорю со стыда!

Рэйна понимающе закивала.

— Да уж! Эти кобели тебе работать не дадут… Но ты не волнуйся, я им не скажу. Я всегда на твоей стороне, ты же знаешь!

Она заказала себе кофе и десерт из чайного желе. Я отошла за конторку, чтобы приготовить десерт. Но мой блудливый напарник тут же пристал с расспросами.

— Эй, Харуо! Кто эта красотка? Ты ее знаешь?

— Подруга по клубу в универе.

— Да ты что?! С ума сойти. Вы же такие разные… Эй! Познакомь меня с ней, а?

— Отвали! Иди лучше подметай пол на кухне! — отрезала я. И шутки ради, как обычно, легонько пнула его под зад. Потирая «ушиб», он со смехом скрылся за кухонной дверью.

Тут я вспомнила о Рэйне. И, спохватившись, резко обернулась. Но она не смотрела на меня. Я с облегчением выдохнула — и подала ей кофе с десертом.

— Благодарю, — произнесла она, по-прежнему не глядя на меня.

Когда она подошла оплатить счет, я встала перед нею за кассой, и она швырнула мне прямо в лицо:

— Какая же ты двуличная, Принцесса.

Ничего не понимая, я застыла с монетками на распахнутой ладони. Забрав свою сдачу, она ушла.

После этого, когда бы я ни появилась в клубе, Рэйна меня как будто не замечала. А за спиной шептала обо мне:

— Она не та, за кого себя выдает!

Об этом я узнала от совсем юной первокурсницы в клубе. А подруги постарше даже пытались меня успокоить:

— Это просто зависть, Принцесса! Она ведь была мадонной клуба, пока не появилась ты. А теперь ее выворачивает, когда другие говорят, что ты симпатичней…

Но я знала, что это неправда. Да, для каждой компании, в которой мне приходилось вертеться, я включала своего персонажа. Рэйна, раскусив меня, восприняла это как подлость с моей стороны — и теперь считала меня фальшивкой. Видимо, так виртуозно менять свою личину от ситуации к ситуации не получалось больше ни у кого.

При одной мысли о том, что Рэйна отвернулась от меня, мое сердце сжималось от стыда. В клубе она появлялась все реже — и в итоге я осталась один на один с расколотой маской своего фальшивого персонажа.

После вуза я устроилась в приличную фирму — и твердо решила больше не прогибаться так сильно под окружающих.

Компания, в которой я начала работать, сдавала в аренду леса для стройплощадок. Атмосфера там была деловая, но веселая. Наша головная контора находилась в жизнерадостной Осаке. Возможно, еще и поэтому все наши сотрудники после работы то и дело отправлялись куда-нибудь выпить. Но я присоединялась к ним редко. В обеденный перерыв съедала свой ланч в одиночестве — и, помимо работы, не обсуждала ничего и ни с кем.

Не прошло и месяца, как вся контора стала называть меня Мистичной Такахаси. Когда же я спросила почему, моя коллега постарше улыбнулась и, похлопав меня по спине, объяснила:

— Наверное, потому что ты крутая и независимая. Как волчица-одиночка. Считай, это комплимент!

Я не верила своим ушам. Значит, из меня уже вылепили очередной персонаж? Даже хотя сама я для этого и пальцем не пошевелила?

Слава богу, коллектив у нас в целом был добродушный, и к Мистичной Такахаси все относились как к персоне загадочной,