Лже-Сигита ушла. Сейчас я лежал в ванне в свете прибора, Авдотья склонилась надо мной, протирая ебло для кадра, поправляя прическу.

– Может, подлить горячей воды?

– Все хорошо, просто спать хочу. Не холодно.

Неожиданно мог возникнуть намек на секс. Я не знаю, как это объяснить, но вдруг Авдотья задавала какой-то дурацкий вопрос и подвисала, и в воздухе уже есть шевеление. Так она спросила:

– Как думаешь, Катя даст тебе, если будешь настойчив?

– Стараюсь о таком не думать сейчас.

– А кофе хочешь?

– Ой, уже, кажется, тошнит от вашего «Нескафе».

– Мне кажется, она одна из самых красивых баб во ВГИКе, это я выбрала ее на роль.

Мне казалось, что Авдотья много думала о членах. Я не выдержал и спросил:

– Дуня, ты правда все время думаешь о ебле? О хуях?

Она приободрилась и рассказала, что она не столько их перевидала, но, как правило, хороший член можно определить по мужским рукам.

– А, да это все знают, – ответил я, протянув ей свои руки.

Она потрогала их, критично повертела, как товар на рынке, и подняла большой палец вверх. Я еле сдерживал пердежи в больном от растворимого кофе и винегрета животе и скучал по другой жизни. Ведь можно было преодолеть себя, найти однообразную, но с небольшим развитием работу, которая была бы фоном для моих литературных упражнений.

– Так, снимаем!

Откуда у них силы столько часов заниматься этим?

Я запел. В финальной сцене мой герой поет, изображая голос Бет Гиббонс (вокалистки группы «Портисхед»). В меру своих скромных способностей заскулил:

– Безалкогольное пииииво, это пииииво без алкоголя! Как я тебя полюбилаааа, ты сталоооо моей судьбоюуууу.

Это как бы итог терзаний героя. Он приходит к тому, чтобы отказаться от пагубных пристрастий, и заменяет алкогольное пиво на б/а. В это время в квартиру входит сосед, которого играл сам Дэц (хотя роль была написана для Доктора Актера), видит пустые банки и кричит из коридора:

– Завранский! Ты на безалкогольное пиво перешел? Тебе так скоро резиновая женщина понадобится.

Мой герой затыкается и грозно смотрит в угол. Он дал себе клятву избить человека, который отпустит эту избитую остроту. И он сжимает кулаки, поднимается из ванны, так бесы тянут обратно в порок, даже когда ты якобы настроился на внутреннюю чистоту.

Поехал отсыпаться. Технически я был в академическом отпуске, из которого не собирался выходить, но комната в общаге числилась за мной. Во ВГИКе творилась неразбериха – в любом нормальном институте мое место тут же занял бы новый студентик. Но нет, наш блок вообще пустовал. Михаил Енотов теперь жил у своей девушки Светы, на другом этаже. Соседняя комната, которую забила себе Сигита в порыве вернуть меня, тоже пустовала – ведь она давно жила у своего нового ухажера. Я жил совершенно один, считай, в двухкомнатной квартире, это было приятно после питерской тесноты. Лена уехала из Петербурга на сессию в Кемерово, к ее приезду в Москву нужно было найти, где нам жить, – у меня было где-то три недели. Наклевывался один варик, пока же надо было заработать на него.

Прошло меньше года, но для меня это все было как прошлая жизнь, в которой я-призрак сейчас случайно оказался. Наши рисунки и надписи на стенах, зачеркнутые списки долгов, раздолбанный шкаф, мой старый компьютер, остатки бумаги на оконном стекле: на некоторых клочках все еще виднелись реплики из моего сценария. И этот дикий и пошлый вид из окна десятого этажа на белые и розовые лимузины.

Через день снимали сцену драки. Мы приходим грабить интеллигентного человека, похожего на гея. Заворачиваем его в ковер, спрашиваем, где лежат деньги. Но вдруг приходит его парень, открывает дверь своим ключом и дает нам хороших гейских пиздюлей. Это вкратце. Дэц пригласил каскадера, я несколько дублей сносил головой бутафорскую колонну (двухэтажная квартира человека по имени, кажется, Платон выглядела роскошно, и тут уместна была эта колонна). Между дублями я разговаривал с Авдотьей. У нее два месяца как умер отец, и она сказала, что чем-то он напоминал меня. Только, конечно, был раз в сто образованнее. Но тоже пил запоями, писал в различных жанрах, сам издавал книги, собрал библиотеку. У них с мамой остался дом на Рублевке и скоро – на съемках Лео, на которых Авдотья по совпадению тоже будет художником, – я смогу посмотреть на эту библиотеку. Вдруг подошел Дэц, он посмотрел на нас, как смотрят на собственных детей, и сказал:

– Да ты в говно.

– В смысле? Я не пил почти полгода.

Дэц сказал:

– Я не про это! – и уже мне на ушко: – Ты же влюблен в Авдотью.

Я посмотрел удивленно на него, потом на нее. Авдотья была красивой девчонкой, но Дэц явно путал или знал что-то, чего не знал я. Вечером мы пили «нулевку» с Михаилом Енотовым и обсуждали следующий альбом «ночных грузчиков». Я подобрал для него название «о человек», это была вырванная фраза из Костиного ЖЖ-поста. Костя ругал гуманизм и ругал тех, кого беспокоит судьба бельков, мучимых браконьерами, и тех, кто верит в человечество, и говорил: «в наше душное, но стремительное время ты фактом своего существования, о человек, ссышь в самое сердце Иисусу Христу».

Потом мы – все разговоры со мной к этому приводят! – разговорились о дрочке. Я сказал, что очень часто дрочу на воспоминания, на бывших девчонок, перемещаясь в тот момент, когда испытывал сильное возбуждение. Мне легко писать порнорассказы, потому что я их пишу регулярно в уме. Но сейчас я себе это запретил. Есть Лена, и я пытаюсь даже в мыслях не изменять ей. И вот уже несколько месяцев мне это удается.

– Я тоже так решил, – ответил он. – Отлично, старик. Не ожидал этого от такой обезьяны, как ты, – и еще он рассказал, что он вообще редко прибегал (а тем более сейчас, в честь романа со Светой) к порнухе и редко представлял случайную девушку. Что ему нужна была достоверность, поэтому он брал лишь тех персонажей, которых знал настолько, чтобы прописать более-менее возможный в жизни сценарий.

– Даже с Сигитой было один раз, не поверишь!

– И что же там был за сюжет? – я изобразил любопытство, чтобы скрыть тревогу. Сигита как будто вот-вот должна была появиться, я это предчувствовал.

– Простенький. Типа вы поругались в очередной раз из-за того, что она не вымыла посуду, и ты ушел на пьянку с Лемом. А я предложил ей убраться вместе, и дело пошло. Маленький сатаненок подсказывает мне: «предай, предай», отчего все еще слаще.

Это было смешно и грустно. Я вспомнил, как орал на Сигиту за грязную посуду и разбросанные вещи. Горько засмеялся. Как так – вот оно, прошлое, смотри, но руками не трогай.

– Удивительно, – сказал я. – Я даже ни разу не дрочил ни на одно воспоминание, связанное с ней, настолько это все больно. До сих пор.

– У нее, кажется, был выкидыш.

Я посмотрел на него.