– Что такое? – спросил у нее Костя. – Дарья, что случилось?

– Они съели весь горошек, – ответила она, подражая интонациям избалованного ребенка.

Лена покачала головой. Неправда, сказала она. Это как раз Дарья никогда не следит, чего не хватает в холодильнике. Лена заплакала. Она казалась мне еще совсем подростком в этом домашнем платье с изображением каких-то зверушек, со своими толстенькими ножками и плоским животом, и я подумал, что она, кажется, устала в этой консервной банке на краю мира, где безработные соседи встают в шестнадцать часов и все дни проходят во мраке. Сколько книг она прочитала за пару месяцев на этой кухне, сколько неловкости испытала, сталкиваясь с вечно сонным Костей.

– У нас будет отдельная комната, но только в Москве, – пообещал я.

Лена уехала на сессию, а мне оставалось немного поработать, чтобы потом переехать в Москву и ждать ее там. Последнюю смену с Маратом я провел лежа на полу и глядя в потолок. Я еле дотащил до места инструмент и слег. Какой там вырывать дверные коробки, мне тяжело было даже просто стоять.

– Раз так, сегодня будешь развлекать меня беседой, – сказал Марат. – Пока я ставлю дверь, набросай мне фабулу предстоящей жизни в Москве.

Я рассказал ему следующее, валяясь на старой двери. Есть у меня приятель-режиссер по прозвищу Дэц, чувственный трудолюбивый мальчуган. Дэцом мы его окрестили за то, что на абитуре он носил дреды. Я отдал Дэцу сценарий, который почему-то всем нравится. Это который? Да «Бой с саблей». Ну да, сынок, хороший сценарий. Так вот, режиссер Дэц хочет, чтобы я сыграл там одну из главных ролей. Я сказал, что готов играть только за деньги, хотя бы десять тысяч рублей. Цена небольшая, и он потянет. Деньги он, как я понял, заработал на этот фильм на какой-то рекламе. Затраты приемлемые, учитывая, что оборудование – свет, камеру «Рэд» с объективами, штативы и рельсы, – все это ему бесплатно даст продакшн, на который он работает. А второй фильм будет снимать Лео, другой мой кореш. Этот такой псевдоинтеллектуал, пишет и прозу, кстати. Там я играю немного психованного повара в кафкианской гостинице. Получу тоже пять – десять тысяч рублей, этот фильм оплачивается вгиковским бюджетом и будет сниматься на пленку. Может быть, из него и выйдет что-то путное, я верю в Лео, он очень талантливый пацан.

Я уже снялся у него в «Татре», и если бы не его толстяк соавтор, тупой сынок своих родителей, к которому ушла Сигита, я бы назвал этот фильм хорошим. После этих фильмов планирую устроиться на какой-нибудь склад, полгодика подумать о жизни, ну и, конечно, писать.

– Желаю удачи, сынок. Не забывай отца, когда разбогатеешь.

– Разбогатею вряд ли, но когда-нибудь издам наши книги.

– Главное, пиши, издатель как-нибудь найдется, – махнул рукой Марат. – С тебя, ха-ха, пансионат для меня, старого и больного. Планирую написать великий роман, который отнимет всю мою жизненную силу!

К вечеру мою спину немного отпустило. Я собрал нужные вещи – все уместилось в один рюкзак, – попрощался с Костей и Дарьей и поехал к Валере Айрапетяну на Гражданский проспект. Валера пригласил меня раздеться и улечься на массажный стол. Потискав, сказал:

– Ну да, вижу. Несладко твоей спине пришлось. Сейчас починим, сынок.

– Ты знаешь, что у Сэлинджера тоже была погремуха Сынок? – спросил я.

– А у Хемингуэя – Малыш, – засмеялся Валера. – Как там твоя простата? Помог курс?

– Такое чувство, что, когда начинает болеть спина, начинает болеть и простата. И даже желудок.

Валера месил мою спину, как тесто. Он сказал:

– Сынок, я думаю, проблема вот где. Я как раз с очередным кризисом вспомнил девяносто восьмой. Помнишь, там постоянно по телевизору рекламировали средство от простатита?

– Да! Как будто какой-то новый русский пидор купил сто вагонов и хотел всю страну убедить, что им надо лечить письки! Черт, это же реально тогда началось. До этого ведь мы и слово «простата» не знали.

– Точно, сынок. Сколько лет тебе было?

– Тринадцать.

– Ну вот, тринадцать лет. Мне было лет восемнадцать. Ты же чувствительный подросток был, любитель рэпа, и тебе это внушили. Тогда у людей не было ни денег, ничего, а тем более у нас, у подростков. Все, чего нам хотелось, – найти красивую девушку и засунуть в нее хуй. Но нам говорят с каждого экрана: простатит, аденома, импотенция!

– Да ты умен, батя!

– А то. Массируешь тело, понимаешь душу. И еще я знаю, что простата всегда – это чувство вины. За что вину ты чувствуешь?

Тут он был прав. Я не очень понимал, в чем дело, но чувство вины всегда было со мной. Может быть, из-за смерти матери, может быть, это просто была неотъемлемая часть меня.

– Будь здоров, сынок! – он хлопнул меня по спине, сеанс психотерапевтического массажа был окончен.

Валера поставил мне обезболивающий укол с опиатами. Эффект был не только обезболивающий, но и наркотический, похоже, он не учел, что я сильно похудел, переходя на строгое вегетарианское питание. За ужином Валерина дочь дразнила меня:

– Тебе столько лет! – и показывала по пять пальцев обеих рук снова и снова. – Сто двести тысяча пятьдесят сто лет.

– Кушай, дочь.

Эта игра уже не первый год у нас продолжается с Валериной дочерью, но на этот раз я просто кивал, погруженный в какой-то бредовый ласковый полусон. Потом меня уложили спать в детской. Свою дочь Валера и его жена забрали к себе.

– Ты чего, сынок? – спросил Валера.

– Хорошее обезболивающее, – ответил я и лег среди мягких игрушек в комнате первоклассницы, и мне казалось, что я действительно Валерин сын. Было очень хорошо. Только вот с утра действие опиатов еще толком не закончилось, и, когда я поехал на трассу, сильно мазало.