Доронин ни о чем не жалел и никому не завидовал. Моигода — мое богатство… И все же присутствовала некоторая грусть — какже иначе, когда не тридцать. И даже не сорок. Это на Ксению в ее сороковник,случается, и молодые на улице оглядываются, а вот на него фиг кто оглянется изэтих, с голыми пузиками. Оно, конечно, и нафиг не надо, в принципе. Но всеравно, висят года на шее, висят года… как пел Уланов, сочиняя новую песенку,которую уже не закончит никогда. Как это у него там было? Висят года на шее, ахотелось, чтобы на шее еще и орден висел… Что-то вроде… Да, и еще…

Оглушительно бабахнуло. Доронина на миг прошило знакомойбдительной судорогой, все тело напряглось. Но это был не выстрел. Мотоциклист вкрасном шлеме притормозил на своем лаково-никелированном динозавре у тротуара,явно разглядывая суперблондинку в супермини, крутанул газок на холостых —но, увидев укоризненный жест прогуливавшегося здесь же гаишника, рванул сместа.

Суперблондинка тут ни при чем. Означенный мотоковбой был сигналом,видимым и слышимым со всех точек, по которым рассредоточилась группа захвата.Значит, Накира удалось засечь визуально, и он приближается, он совсем рядом.Гаишник, кстати, тоже никакой не гаишник, а кое-кто другой — маскировкабезукоризненная, самый битый волк не заподозрит.

Доронин подобрался. Смотрел не на улицу, а на людей возлекинотеатра. В его задачу — и не его одного — как раз и входилонаблюдать за теми, кто уже здесь был, чтобы попытаться вычислить возможнуюподстраховку Накира, заранее прибывшую. Вот только до сих пор так не был уверенокончательно ни в ком из тех, кто выглядел не совсем правильно…

Потом он окончательно превратился из живого человека вробота с несложными программами — потому что узнал Накира. Не лицо,прическа гораздо длиннее, чем на последних, с превеликим трудом сделанныхснимках, усики появились, очки наличествуют. Невероятно трудно, почтиневозможно изменить прежнюю вазомоторику — походка-пластика-осанка-посадкаголовы и все такое прочее. Это был Накир, никаких сомнений, уж Доронин-то нанего насмотрелся год назад, когда пасли его, и долго, а взять в конце концов несумели… Есть!!!

Накир, вероятнее всего, приехал один. Машина с водителемосталась стоять, но она Доронина совершенно не заботила — не его нюанс,есть кому тачкой заняться. Легкой походочкой, абсолютно беззаботный на вид,Накир продвигался среди публики, и его легкий белый пиджак… ну да, пушка там,чего думать, сразу видно понимающему…

Доронин повернулся к толпе. Прошелся по ней якобы скучающимвзглядом, приподнялся, грузно встал, разминая ноги — ну надоело сиднемсидеть… Отвернулся от скамейки. Чемодан не уведут, а если попятят, то и черт сним, с реквизитом ценой в три копейки.

Ага! Накир, не останавливаясь, не пробуя блуждать, шел прямок Бакрадзе, державшемуся тоже совершенно естественно. Руки друг другу пожали…вокруг них на секунду возникла некая сумятица — но только на секунду,далее это уже выглядело совершенно безобидно: теплая компания уходит в сторонуот высокого крыльца кинотеатра, с Накиром и Бакрадзе в центре, окружающие недолжны ничего заподозрить… грамотно его все же сняли… Тревога!!!

То ли краем глаза, то ли неким шестым чувством Доронинзаметил справа своего человека, свой объект, свою цель: дернулся слишком неправильно,лицо ожесточенное, рука под пиджаком… Взмах!

К человеку этому уже целеустремленно перли как торпеды Дениси Вася Ремизов, но брошенный предмет — граната! — уже летелпрямехонько в толпу, оставляя за собой заметную струйку дыма, означавшую, чтовзрыватель уже заработал…

В какой-то невероятно крохотный отрезок времени Доронинуспел сообразить, что к чему: и точно, подстраховка, после взрыва гранаты втолпе начнется невообразимое, и у Накира будет хлипкий, но шанс…

А там и думать стало некогда. Граната летела.

Доронин — заядлый футболист-любитель — прыгнултак, как никогда не прыгал в своей долгой жизни. Принял гранату на грудь повсем вратарским правилам, прижал обеими ладонями так, что она невероятно больновдавилась под ребра — и рухнул ничком, накрывая фанату телом, напирая так,словно всерьез собирался раздавить ее о тротуар. Отрешившись от всегоокружающего, последним в жизни движением успел вбить тело в крохотную канавкумеж тротуаром и стенкой пустого газетного киоска, вжался в эту пахнущую сыройземлей выемку…

Боли не было. Только непроницаемая тьма. Окончательная.

Все осколки до единого достались только ему. Ему одному. Онобрадовался бы, если бы знал.

«…потери наши велики, господин генерал…»

Радужное пятно вновь возникло перед глазами и уже непропадало, в горле ощущалось прежнее пугающее оцепенение — но генералКареев невероятным усилием заставил себя пренебречь, выпрямившись, словно напараде, открыл дверь и с порога произнес четко, громко:

— Операцию можно считать завершенной. Взрывчатка у нас,Накир и Бакрадзе у нас, сообщники среди охраны объекта только что обезврежены,трое исполнителей взяты на адресе. Это все.

Вопросов ему просто-напросто не сумели задать — онотступил, прикрыл за собой дверь и тем же преувеличенно четким шагом направилсяпо коридору в сторону комнатки отдыха. Ему было совсем скверно, ударов сердцаКареев уже не чувствовал, а по всему телу кололи ледяные иголочки — и он,сделав все, что от него требовалось, неким звериным инстинктом искал убежища.Чтобы остаться одному. Не выглядеть нелепо, грохаясь без чувств. Обойдется,повторял он про себя, обойдется, всегда обходилось, а там наконец и кэскулапам, черт с ним, сдамся, раз будет короткая передышка… Пусть извращаются,белоснежные…

Да, эта самая дверь. Он распахнул ее рывком, прошел внебольшую пустую комнатку, держась уже непонятно на чем, сделал несколькошагов, опустился в старомодное кресло — то есть это ему казалось, что онопускается в кресло, а на самом деле генерал Кареев нелепо рушился мимо кресла,падал, падал, падал, осознавал еще, что падает…

И все погасло. Насовсем.

«…потери наши велики, господин генерал…»

Во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имелпоручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлятьначальника о ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него (Лермонтова. —А.Б.) опасностью от неприятеля, скрывающегося в лесу за деревьями и кустами, ноофицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на негопоручение с отличным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейшихворвался в неприятельские завалы.

Генерал Голофеев.

Из наградного списка поручику Лермонтову

Успеху всего я вполне обязан распорядительности и мужествупоручика Тенгинского пехотного полка Лермонтова и 19-й артиллерийской бригадыпрапорщика фон Лоер-Лоярского, с коим они переносили все мои приказания войскамв самом пылу сражения в лесистом месте. Оба они заслуживают особенноговнимания, ибо каждый куст, каждое дерево грозили каждому внезапною смертью.