И снова то же самое. Живейший интерес к рассказу проявил тот, кому в обыкновение — глубокое отношение ко всему значимому. Иоргос, Гоша. Двое братьев Караяннидисы, знали бы вы, насколько логично ваше присутствие на происходящем. Греческая братия монастыря Николы старого, братья Лихуды и вы, двое греков? Что ж, возможно, сегодня и сейчас язык древней Эллады нашим «полевым командирам» не придётся выдёргивать из словарей. Кстати.

— Не отсюда ли пришла идея в отношении назначения всей улицы? — продолжил гид. — Нынешние корпуса «Николы старого», выходящие на улицу, созданы в «византийском» стиле в 1893–1902 годах русскими немцами Буссе и Кайзером. Это-дань традиции. Здание как бы поглотило старую Константино-Еленинскую церковь и часовню святителя Николая, чья усечённая расхитителями архитектуры колокольня выглядит как парковая ротонда или балкончик для разведения голубей и нежностей. И начался упадок монастыря задолго до антицерковных гонений: в начале века XX древняя славная обитель была обитаема только архимандритом и шестью братьями, которые большую часть времени посвящали не молитвам, но коммерции и гостиничному делу. Между тем, именно отсюда ещё в средние века шли более возвышенные инициативы. Ведь Синодальная типография, нынешнее здание Историко-архивного института рельефным на фасаде гербом Государева печатного двора конца XVI века с изображением льва и единорога возникнет куда позднее. Впритык к Никольскому монастырю находился печатный двор, где в марте 1564 года первопечатник Иван Фёдоров с помощником Метиславцем напечатали первую датированную русскую книгу «Апостол». Средоточие мудрости, книжных знаний, наук и благочиния в византийском понимании. Тут с момента гибели надежды как-то вернуть Иерусалим и Византию селились эллинские священники, кому не нашлось места на перенаселённой святой горе Афон в северо-восточной части Эгейского моря на полуострове Халкидики. Но связи они поддерживали самые плотные…

Оставим пёструю группу в несусветных солнцезащитных очках и шляпах, длиннополых пальто и клетчатых штанах слушать экскурсовода и заглянем в микроавтобус, где Рита внимательно читает курсовую работу своей однокашницы, с кем судьба свела так неожиданно и драматично. Что её так притягивает — бог весть, но, очевидно, дело не только в стиле и слоге.

«Никола Старый — не только одна из визуальных доминант улицы. Это ещё и краеугольный камень идеи второго Иерусалима. Никольская улица от ворот до башни с монастырём примерно посередине. Пятая точка маршрута Via dolorosa, ровно половина до условной границы Храма Гроба Господня. Да ещё и цифру «пять» в европейской тайнописи использовали для обозначения «богородичного» смысла. Пищи для размышления — хоть отбавляй. От древних построек монастыря практически ничего не сохранилось, разве что есть сермяга безликий скверик сбоку от перехода на площадь Революции археологам снова перекопать. Собор в 1935 году был взорван, советские конторы ранее, а нынче всякие лавки сидят по периметру. Возможно, и не подозревая, что меж каких-нибудь кирпичей таится научная сенсация, спрятанная в последний момент греческим монахом, вынужденным эвакуироваться в начале XX века так же, как его предшественники бежали от сельджуков за 500 лет до того. Как бы там ни было, сохранившиеся корпуса монастыря, дом 11–13, снабжены табличкой «охраняется государством». Какая бы номинальная она ни была, чай, плазу всё-таки новую тут не построят, хороня последнюю надежду разгадать тайну священной улицы Москвы. К сведению филэллинов, именно отсюда, с этой точки, пришла на Русь мода пить кофе. В своём «Обозрении Москвы» архивист позапрошлого века А. Ф. Мстиславский пишет: «первый кофейный дом e XVIII веке был открыт неподалёку от Греческого монастыря на левой руке, по дороге к Кремлю, в узком переулке… Сыны эллинов собирались там и вкушали блюда им привычные, пили гретое вино, кофе и курили табак».

— Рита, посмотри и послушай, ты понимаешь, о чём они говорят? — командир протянул толстушке массивный полевой бинокль и собственными руками напялил профессиональные наушники, подсоединённые через ноутбук Эмика к «пушке», длинному высокочувствительному микрофону.

— Мы что, уже и за своими следим? — удивилась она, прижимая к ушам подушки звукоизоляции, — Ленка разговаривает с артистом. По-гречески. Фа ифела на пинуме… Отвернулась. Сказала, что хочет эллинского кофе, очень сладкого. То, что только что выпила, было… асхима та. Не понимаю. Да они просто треплются! Что-то про начало. Меню обсуждают, что ли?

Полковник внимательно посмотрел на женщину. По шее пошли алые пятна. Неужели врёт или скрывает что-то? Только этого сейчас не хватало.

Солнышко, солнышко. В разрыве кувыркающихся туч его появление казалось чудом. И заблестело всё вокруг — позолота куполов, ещё мокрые скамейки и людские улыбки. Товарищ разведчик? Как и все мужчины, ты не видишь дальше собственного носа. Милая простодушная женщина до ужаса застенчива, ей просто неудобно признаться, что по служебной надобности ей приходится чаще иметь дело со сводками земельного учёта Екатерины II, нежели с переводами Эсхила и Аристофана. Дай ей успокоиться, немного отдышаться. Ведь самое запутанное, пенно-фальшивое, с переливами истин и смыслов в этой истории ещё впереди. И тогда будет важен каждый штык.

Оставим их ненадолго и позволим себе пофантазировать. Так же, как в далёком 1990 году это делала студентка четвёртого курса РГГУ, отличница и спортсменка Лена Кочетова. Нестандартное мышление и азарт научного поиска гнали её вперёд по февральской метели пуще казачьей плётки. Вот ей и пришло в голову довериться тому, что сыщики называют нюхом, охотники — чутьём, а психологи — ассоциативным бессознательным. Получилось так, что она угадала. Ведь женщины анализируют чувства. А дело было так.

Событие, связанное со следующим пунктом Крестного пути Иисуса, в священных текстах не зафиксировано, однако присутствует в фольклоре. Да и как, люди добрые, могло быть иначе? Заплаканная, задыхающаяся, с израненными от бега босыми ногами, Мать наконец-то нагнала жестокую процессию. И увидела, как глаза её сына заливает сукровица ран на лбу от тернового венца, как дрожат его колени, и кривится нестерпимо мукой рот. Она обогнала всех, отчаяние придавало силы, она побежала, оглядываясь, впереди мучителей, чтобы взглядом и благословением подбодрить своё дитя. Дева Мария, где ты? Лена шла вдоль Никольской, ища хотя бы какое-нибудь знамение справа по ходу… Но ведь упоминания нет в евангелиях? Взгляд будущей журналистки упал на затянутое маскировочной сеткой здание слева. Чёрные ворота казались запертыми, но она толкнула чугунные прутья. Тихий скрип, створка подалась. Пешеходы мимо двигались к Красной площади, словно не замечая маневр, приняв девушку за… работницу тамошней реконструкции Шереметьевского подворья, что ли? Казалось, самая обычная подворотня, двор с будкой охранника. И… Вот оно. Можно было не сомневаться, что четвёртая точка есть. Ведь московские храмы все сплошь являются каменными наследниками более древних и уже обветшавших деревянных. Маленькая, уютная, на землях усадьбы господ Салтыковых во дворе Чижевского подворья стоит церковка Успения Божьей Матери, отстроенная в таком виде в 1691 году. Когда-то она была открыта со стороны улицы, а возле нее находилось небольшое кладбище. Поразительно, но тоже факт: в Иерусалиме место отмечено армянской церковью Богоматери Великомученицы с барельефом над входом. Здесь же, на русской священной улице, прямо на маскировочной сетке красовалась вывеска ресторана армянской и европейской кухни. Словно древние знания рвались из-под спуда суеты мегаполиса, ввинчиваясь даже в идеи полудикого бизнеса 90-х.