— Ага! — протянул Локо. — Рублей, значит. Вот тебе четыре штуки, и чтобы неделю на этот адрес никто рыло не совал. Устраивает?

— Паспорт нужен.

Локомотив вынул еще одну тысячу и осведомился:

— А теперь тоже нужен?

— Ты понимаешь, это не моя хата. Хозяин с меня спросит… — Мнение тетки о клиенте менялось с каждой секундой.

— Это последняя, — отрезал Шебанин, протягивая ей еще одну банкноту. — Если нет, я найду другой вариант.

Сделка состоялась.

Однокомнатная квартира напоминала монашеский скит и пахла как лестничная клетка.

— Яша, меня сейчас вырвет, — сообщила Мариша, едва переступив порог.

Тот ответил достойно. Мол, в квартире тещи пахнет не лучше. Если жена еще раз вякнет, то будет нюхать тот же запах, но только без него. Мариша обмякла, понимая, что вытягивать по пятьсот-семьсот долларов в день у мамы будет невозможно.

Послав подальше любезную тетку с ее предложениями принести чистое белье, Яша отправил жену в магазин. Через три часа та вернулась, едва волоча сумки с постельными принадлежностями, едой и одеждой.

— Обратно, наверное, пешком тащилась? — едко заметил Локомотив.

Под вечер Шебанин строго приказал Марише не покидать квартиру, потом надежности ради запер ее и вышел на улицу. Все рестораны находились в центральной части города, поэтому светиться на «Ягуаре» ему не хотелось. Когда в Екатеринбурге ищут Локомотива, никто не обращает внимания на прохожих. Слово «тротуар» и фамилия Шебанин не могут располагаться в одном предложении даже гипотетически. Это знал не только Локомотив.

Ему нужна была информация. Для получения хоть каких-то известий Локомотив просидел в кафе напротив своего ресторана «Третья пирамида» около трех часов. В половине первого ночи из двери, сверкающей огнями, появился управляющий Бобыкин. Халдей ему тут же подогнал серебристую «Камри», и управляющий стал втискивать свой объемный живот под руль.

Яша подсел справа как раз в тот момент, когда тот манипулировал рычагом коробки-автомата.

— Что-то ты рано сегодня.

— Яша?.. — на лице Бобыкина появилась изумленная улыбка.

От нее пахло неприятностями.

— Поехали! Мне очень не хочется находиться рядом со своим заведением. Не понимаю, почему так.

— Яша, дорогой, — защебетал Бобыкин, едва машина въехала в первый же темный двор. — Тут такое происходит! Но я — могила, твержу, что тебя не видел и не знаю, где ты.

— Особого героизма я тут не нахожу. Ты на самом деле понятия не имел, где я.

Вскоре Шебанин узнал о визите Штуки во всех подробностях. Бобыкин был неповторимым рассказчиком, когда речь шла о чужой разбитой физиономии. Он поведал о том, как Зинкевича увел какой-то молодой парень крепкого телосложения, сообщил, что ресторан сейчас кишит полицейскими.

— Прямо-таки кишит?

— Есть пара-тройка. И вот еще что… — Бобыкин рассказал, что узнал интересную новость, разговаривая с халдеем, отгонявшим машины клиентов на парковку. Тот уверял его, что парень, уведший Зинкевича из казино, коп.

— Вот как? — удивился Локомотив. — Один коп увел Зину из-под носа у других?

— Бывший коп.

— Я ни хера не понял, говори яснее.

— Его узнал один наш охранник, которого коп задерживал лет пять назад.

— Как фамилия мусора?

— Копаев.

«Друзья Пермякова в деле, — понял Локомотив. — Значит, потусторонние силы все-таки зацепились за это дело».

Расставшись с управляющим, Яша решил, что для первого раза достаточно. Иного и не надо. Просто нет больше такого человека, за свободу которого следовало бы бояться. Все задержаны, уговорены и приобщены к делу. Оставался Кусков, и это самая главная проблема. Теперь, когда они не общались уже почти два месяца, нельзя было быть уверенным ни в чем.

Яша вернулся домой и встретил на площадке трех мужиков синюшного вида. Разглядеть их было трудно. В подъезде стояла такая же тьма, как на улице. Но Яша был уверен в том, что это алкаши, прибывшие на известный им адрес. Мужики дышали как скаковые лошади после финиша. По всему было видно, насколько тяжело им дался подъем на одиннадцатый этаж.

«Какого черта? — подумал Шебанин. — Есть же лифт».

Но он тут же сообразил, что подъем пешком не так уж необдуман. Теперь, если идти сверху вниз, то можно собирать все бутылки, выставленные у мусоропровода. Выбрасывать их при всеобщем обнищании масс — это невиданное свинство. Сам Яша Маришины бутылки всегда ставил у шахты. Кому нужно, тот приберет.

— Что хотели?

— К Верке. А ты кто?

— Конь в пальто. Две минуты, и вас тут нет.

На самом деле хватило и тридцати секунд.

— Что за быки? — справился, разуваясь, Локомотив.

— Никого не слышала.

— А чего они под дверью стоят?

— А я знаю? — возмутилась Маришка. — Не нравится, милицию вызывай.

— Я тебе сейчас язык отрежу! — пообещал Шебанин и скосил взгляд на туфельки, стоявшие у порога.

На улице целый день моросил противный дождь, а подошвы со шпильками сверкали как зеркало. Локомотив издал гудок.

— Я же тебе говорил, чтобы из дома не выходила?!

— И не выходила!

Яша взял туфли за носки, выбросил их на середину комнаты и прорычал:

— Вот ты мне скажи, на хрена сдирать с туфель вчерашнюю пылью?

— А что, они грязными должны стоять?!

Яша взорвался:

— Ты только не оскорбляй мой разум! За десять лет совместной жизни я ни разу не видел, чтобы ты обувь загодя в порядок приводила! А тут нате вам, вытерла почти чистые вчерашние туфли!.. Грязь ты смывала с чоботов своих!.. Где была?! Не гневи меня, дура!

Марине пришлось давать показания. Она выходила в восемь вечера, чтобы купить пива и выпить в ближайшем кафе коктейль «Скандинавский».

— Идиотка!

— Конечно, идиотка! — взвилась Мариша. — Был бы муж академик, называлась бы академшей! А так, да, идиотка!

— С кем разговаривала?!

— Да ни с кем!

— Хорошо. — Яша выпрямился. — Слушай меня внимательно, кронпринцесса шведская. Если ты с кем-нибудь встречалась, то нам придется уйти отсюда. Но если ты продолжаешь утверждать, что тебя никто не видел, хотя я почему-то уверен в обратном, то мы остаемся. Запомни, если в ближайшие часы в эту дверь постучат двое в штатском и столько же в форме, то первым человеком, кого я выброшу из окна, будешь ты. Не страшно, что этаж одиннадцатый, с тобой все равно ничего не случится. У тебя сотрясаться нечему, так что ноготь сломаешь, да и все дела. А в следующий раз мы встретимся году эдак в две тысячи тридцать третьем. Устраивает?