Поддержки, как и упрека, он не встретил.

Сашка понимал, как на него сейчас смотрят друзья, и объяснил:

— Я шутя сделал то, за что раньше брал за ноздри других, и так же запросто побывал на их месте. Весь комплекс мероприятий, от ареста до освобождения. Вот что меня поломало, ребята.

Наступила пора, когда нужно было уезжать либо разжигать костер.

— Довезете до дома?

Локомотив сам развязал узел, который затянул. Отправив жену к матери в Сызрань, он вдруг почувствовал облегчение, которое приходит в тот момент, когда ты становишься свободным от обязательств перед близкими. Освобождение от семьи часто дается с трудом. Но когда оно наступает, в первые дни приходит чувство освобождения от неких пут. Не нужно бояться за близкого человека, беречь приходится лишь себя. Исчезает необходимость отвечать за других. По всей видимости, это самое чувство и запрещало истым ворам иметь семью.

Локомотив к таковым не принадлежал. Он не признавал старых правил, относился к числу новых людей. Впервые оказавшись один, Яша не ощутил никаких чувств, не считая безграничной свободы. Оно-то его и подвело.

Он нашел в городе ресторан, в который ранее не заглядывал, поэтому счел его безопасным местом. Яша с удовольствием выпил там водки, причем очень даже немало. Опасность перестала казаться близкой. Он вновь ощутил себя прежним Локомотивом, берущим от жизни все, что ему хочется. Достаточно лишь загадать желание. Ждать не придется. Все они исполнялись в полном соответствии с воинским уставом, то есть беспрекословно, точно и в срок.

Он хотел водки. Напряжение выходило из него медленно, чувство опасности улетучивалось гораздо быстрее. Поэтому Яша даже не удивился, когда следующий разнос с графинчиком водки к его столу доставил Штука.

Виталька размазал свой пластилиновый взгляд по бывшему соратнику, поставил графин с рюмками посреди стола и опустился на стул напротив.

Он удивился реакции Локомотива и заявил:

— Ты бы хоть дернулся, что ли!

— А зачем мне дергаться? — возразил Яша. — На мне вины нет.

— Значит, есть, если сразу с этого начал.

— Увы и ах. Нет вины. Мне известно, какие у тебя обиды. Только поверь мне, Штука, я не желал, чтобы так все вышло.

Кусков раздраженно осклабился, наполнил рюмки и заявил:

— Ты лжешь, Яша, и мне горько становится. Автомат в багажнике — это ладно. Делаем скидку на то, что два придурка с фамилиями Гонов и Зелинский проявили самодеятельность, как это принято у них на конкурсах ГУВД. Они случайно подкинули его в машину, которая попалась им под руку. Допустим, что из двухсот тысяч машин в Екатеринбурге самой подходящей этим гаврикам показалась моя. Ладно, забыли. А вот как понимать шутку со следаком из комитета? Ты уж прости, Яша, мою тупость. Я поначалу подумал, что Пермякова из седла вышибают, чтобы он меня не упрятал в СИЗО. Однако потом я стал догадываться, что все как раз наоборот. Следак документы готовил, которые суд однозначно воспринял бы как руководство к моему освобождению. А тут такая постыдная подстава с домом. Ай-ай-ай!

— Виталик, твои соображения — это только догадки и ничего больше.

— Я тоже сначала так решил. Думаю, зачем старому корефану меня, своего друга, в крытку определять? Где я ему дорогу перешел? Может, обиделся, что я шестого июля, в день его рождения, хук слева ему вмазал? Потом мозгами пораскинул. Если от этого отталкиваться, так ты меня уже раз тридцать посадить должен, как и я тебя. Нет, не то. Я так решил и пошел искать правду. Нашел Бобыкина, Зинкевича, с ментами твоими пообщался и пришел к тому, от чего ты, наоборот, отталкивался. Подставил ты меня, Яша, конкретно. Как хор Александрова, заказав ему песню «Ох, у дуба, ох, у ели».

— Чушь все это, конечно, но, глядя на твою уверенность, так и хочется спросить, что дальше-то? — Локомотив опустошил рюмку. — Нашел ты меня, молодец! Только ведь, Виталя, я тебя сам эти месяцы искал. Сначала в тюрьму к тебе гонцов засылал, потом на воле искал, а ты упорно не находился. Вместо того чтобы приехать и тему распедалить, ты какие-то прятки затеял!..

— Не ори на меня! — предупредил Штука. — За эти шестьдесят дней ты столько пакостей мне наделал, а теперь возмущаешься, что я сам к тебе не шел! Ты же всех убрал, кто мог подтвердить мою невиновность! Гонов, Зелинский, Рожин! Теперь еще и мусора ножом прихватил. Ты спятил, Шебанин, мать твою!..

Ситуация накалялась, только теперь это происходило не по причине излишне употребленного спиртного. Рекламации Кускова были справедливы. Чем очевидней они были, тем сильнее нервничал Локомотив. Он не хотел признаться самому себе в том, что сподличал. Теперь за него это безапелляционно доказывал старый друг.

— А ведь я единственный остался, Яша, кто может правду сказать, не так ли?

Локомотив разработал план окончания этого разговора и уже не намерен был отступать ни от одного пункта.

— Вот потому, кореш ты мой центровой, я и крылся. От ментов, да и от тебя до поры. Но перед тем как они меня по старой памяти забраслетят, мне с тобой поговорить захотелось. Честно сказать, я еще тогда, когда ты с Подлизой прощался да телефон свой давил, закончить все хотел. Расстрелять обоих ко всем матерям, да и дело с концом. Да только как потом перед братвой ответ нести, а? Сидел я рядом в машине, смотрел на вас и думал об этом. Палить не стал, а сейчас жалею.

— Но в этот раз ты появился не для того, чтобы я обделался легким испугом, правда?

— Верно.

План Локомотива рушился. В глазах Кускова читался гнев, а это означало, что выхода для разборок на улицу может и не случиться. Но Штука его удивил.

Он поднялся из-за стола, оперся на него обеими руками и проговорил:

— Прощай, Яша. Зачем мне грех на душу брать? За меня все сделают менты. Этого парня на лестничной клетке они не простят. Уверен, что в плен тебя брать не будут. На кой им сдалось, чтобы ты десятку отсидел и вышел? Это разве наказание для авторитета? Опера-то того не оживить, а за завал мента ты вообще пиковым тузом сюда вернешься. Адью, лох.

Кусков уже знал, что Локомотив не виновен в смерти полицейского. Ему было известно, что ранен случайный свидетель. Нож Локомотива лишь рассек кожу на его животе. Эту информацию пустил Пащенко, в таком виде она дошла до Штуки. Но Кускову было приятно смотреть в глаза Локомотиву, говорить неправду и знать, что он причиняет боль бывшему приятелю.

Кусков развернулся, отошел было от стола, но тут же возвратился, несколько раз ткнул пальцем в сторону Шебанина и заявил:

— Следака того тебе тоже не простят.

— Ты сам лох, Штука! — взревел Яша, пугая соседей по столикам. — Есть люди, которые подтвердят, что я не при делах!

— Шебанин!.. — поморщился Кусков. — Ты когда-нибудь слышал пение дятлов? — Виталька опять повернулся и вышел вон.

— Он совершенно трезв, — пробормотал Локомотив.