Применяется ли принцип первородства к вымышленным титулам?

Он взялся за край белой простыни и натянул ее на лицо Энтони Баумгартнера.

Но еще несколько секунд, прежде чем заговорить, старший суперинтендант смотрел на простыню и на то, что под ней.

– Как ты считаешь: это намеренно пытались выдать за несчастный случай?

– Мне представляется это совершенно очевидным, – сказал Бовуар. – Да. Мы должны были думать, что его убил обрушившийся дом. И мы бы так и решили, если бы Бенедикт не приехал туда вечером и не сказал нам потом, что в доме никого не было. Никого живого, по крайней мере.

– Верно. Но чтобы это походило на несчастный случай, дому следовало обрушиться.

– Да, – вмешалась доктор Харрис, оглядываясь через плечо от раковины.

Но Бовуар вернулся к столу, посмотрел сначала на шефа, потом на белую простыню.

– Верно, – сказал он, понимая, что имел в виду Гамаш.

Речь шла не о простой констатации факта, а о важнейшем элементе расследования.

Доктор Харрис вытерла руки, повернулась, и Жан Ги увидел: она тоже понимает смысл слов Гамаша.

– Откуда убийца мог знать, что дом обрушится? – спросила коронер.

– Есть только один способ знать об этом, – сказал Бовуар.

– Обрушить дом самому.

– И на сцене есть только один человек, который мог бы это сделать, – сказал Бовуар.

Гамаш отошел от тела, достал телефон, набрал номер.

Выслушав суперинтенданта Гамаша, Изабель Лакост задумалась на секунду.

Она немедленно согласилась на его просьбу, но теперь ей предстояло сообразить, как сделать то, о чем он говорит.

Потом Изабель вызвала такси. Ее высадили в снежный сугроб и слякоть.

Лакост с тростью в руке осторожно прошла по обледенелому тротуару и остановилась перед многоквартирным домом.

Невысокий, окна схвачены морозцем изнутри, что там за ними – снаружи не увидеть.

Она дернула ручку входной двери – не заперта.

Она зашагала, прихрамывая, внутрь, где ей пришлось обойти большую груду рекламной рассылки на полу. Если здесь кто-то и присматривал за порядком, то сегодня у него или у нее явно был выходной день. А может, целый год.

Изабель Лакост снова проверила информацию, пересланную ей старшим суперинтендантом Гамашем.

Бенедикт Пулио, квартира 3G.

Она поискала глазами лифт, быстро поняла, что его тут нет, встала перед лестничным пролетом, глубоко вздохнула и начала подниматься.

После встречи с коронером Жан Ги высадил Гамаша у кафе на рю Сент-Катрин.

– Грязновато, – сказал он, оглядевшись. – Ты уверен, что хочешь ждать здесь?

– Я приходил сюда молодым агентом. – Гамаш огляделся. – На большее денег не хватало. Даже Рейн-Мари сюда приводил.

– На свидание? Ты спятил?

Бовуар посмотрел на бродяг, сидящих в полукабинетах. Впрочем, само место выглядело довольно чисто. В такой забегаловке мама с папой и их сыночек-наркодилер вполне могут уплетать картошку фри по-квебекски.

– Я полагаю, Рейн-Мари нравятся плохие мальчики, – сказал Арман, и Жан Ги рассмеялся:

– Они не могут выглядеть брутальнее, чем ты, шеф. Теперь у тебя есть все, что необходимо.

– Мне необходимо, чтобы ты ушел, – сказал Гамаш.

И теперь Жан Ги стоял перед закрытыми дверями в управлении Sûreté. Перед кабинетом, с которым он знакомился все ближе и ближе. И начинал ненавидеть.

Он поднял руку, но дверь открылась – он даже постучать не успел.

– Старший инспектор, – сказала Мари Жанвье.

– Инспектор, – сказал он.

– Спасибо, что пришли.

Она отошла в сторону, пропуская его.

– Спасибо, что пригласили.

Если Мари собиралась делать вид, будто пригласила его на вечеринку, то он вполне мог ей подыграть.

– У нас к вам еще несколько вопросов. – Она показала ему на тот самый стул, на котором он сидел в прошлый раз.

Те же люди сидели за тем же столом, но теперь среди них был и пожилой человек, он сидел в удобном кресле чуть в стороне.

На сей раз Бовуар был готов. Да, они приветливо улыбались ему, но он знал, чего они от него хотят.

Он не стал садиться, прошел мимо расследователя прямо к тихо сидящему в углу человеку:

– А вы кто?

Человек встал. В нем, одетом в гражданское, ощущалась офицерская выправка. Армейская или полицейская. И высокое звание.

Он был чуть ниже Бовуара, средних лет, стройный. В нем чувствовалась непринужденность и вместе с тем готовность к действию. Такая манера держаться достигалась только многолетней практикой руководства в трудных ситуациях.

А нынешняя ситуация была затруднительной.

– Франси Курнуайе. Я работаю в Министерстве юстиции.

Бовуар был удивлен, даже потрясен, но пытался не показать своих чувств.

– И почему вы здесь?

– Я думаю, вы знаете, старший инспектор.

– Это дело стало политическим.

– Оно всегда было политическим. Я полагаю, ваш старший суперинтендант знает это. Знал с того самого момента, когда принял решение пропустить наркотик. Но вам нет нужды смотреть на меня так. Я не враг. Мы все хотим одного.

– И чего же?

– Справедливости.

– Для кого?

Франси Курнуайе рассмеялся:

– Вот хороший вопрос! Я служу народу Квебека.

– Как и я.

– А старший суперинтендант?

Бовуар не смог сдержать ярость:

– После всего, что он сделал, у вас есть сомнения на его счет?

– Но его службу следует рассматривать в целом. Да, он сделал много полезного, но вы можете сказать, что он хорошо послужил народу, когда впустил сюда то, что может стать настоящей чумой?

– Чтобы предотвратить кое-что похуже.

– Но как мы можем знать, что оно было бы похуже? – спросил Курнуайе. – Мы знаем только, что наркотик попадает на улицы, десятки тысяч, может быть, сотни умрут. Либо от самого наркотика, либо от насилия, спровоцированного наркотиком. Это справедливо?

Даже Бовуар, не будучи прирожденным политиком, понимал, что Франси Курнуайе опробует логику, которая будет предъявлена прессе. В ток-шоу и интервью.

Чтобы оправдать это убийство.

– Какие бы благородные цели ни преследовал глава Sûreté, он совершил ужасную ошибку. И должен за нее заплатить.

– И чего вы хотите от меня?