к тому же успела примерить все платья и сильно огорчилась. Самое дорогое, на которое она сильно рассчитывала, было тесно, на другом она обнаружила подозрительное пятно на подоле, а третье, конечно, налезло, но только потому, что было свободного покроя.

Кот Тимоша тоже был не слишком доволен белорусской кухней – мяса мало, разве что сметаны перепадет.

– Значит, дядя Тимофей, встреча назначена в шесть, а вы приходите чуть позже, чтобы выбрать столик поближе. Меня уж не проглядите, а если меня не будет, то Кирилла на той фотографии запомнили?

– А как же, – ответил Тимофей. – Не волнуйся, теперь его личность узнаю.

– Да, вот еще что… – Сима неуверенно замолчала. – Ресторан дорогой, в простой одежде могут не пустить. – Она очень выразительно посмотрела на тельняшку с оторванными рукавами, в которой Тимофей щеголял дома.

– Да ты за кого меня держишь? – насупился сосед. – Думаешь, Тимофей Кочетков в приличном ресторане никогда не был? Ясное дело, не в тельнике пойду. Есть у меня костюмчик, на свадьбу его надевал.

У Симы не повернулся язык уточнить, на которую именно свадьбу.

– Чего встали? – Десятник Никита Ерофеев подбоченился и грозно насупил брови.

Работники у него были все как один вепсы, по старому – чудь белоглазая, люди тихие, послушные, богобоязненные и трудолюбивые, так что до этого дня с ними не было никаких неприятностей и работа подвигалась на удивление споро. Но теперь они, вместо того чтобы работать, стояли вокруг какого-то камня и что-то озабоченно лопотали по-своему.

Никита работал на рытье большого канала, который должен был обойти вокруг всего Санкт-Петербурга, дабы осушить его болотистые земли и иметь возможность отводить воду во время частых наводнений. Платили на этой работе хорошо, а если успеют выкопать канал к сроку, подрядчик обещал выставить большое угощение, так что Никита подгонял своих вепсов.

– Чего встали? – повторил он, спрыгнув в яму. – Работать надоть, а то сами знаете, что будет, ежели в срок не поспеете! Давно батогов не пробовали?

– Никак не серчай, господин Никита! – затянул, сняв шапку, старый степенный вепс, хорошо говоривший по-русски. – Мы могилу откопали, тут мертвый человек лежит, никак нельзя дальше копать, никак нельзя, а то мертвый человек осерчает!

– Мертвый человек? – Никита выпучил глаза. – Да плевать я хотел на этого мертвяка! Если к вечеру вон до той отметки не дойдете, будете все биты!

– Никак нельзя на мертвого человека плевать! – нудил старик. – Мертвый человек – сильно большой, великую силу имеет. Если осерчает, большая беда будет!

Никита оглядел вепсов. Они стояли вокруг него, уставившись в землю, вроде бы послушные и незлобивые, но один черт знает, что у них на уме. Стукнут по голове лопатой, да и зароют здесь же, в этой яме. На словах-то они христиане, а давно ли своим богам молились? Свояк Никиты Ермолай ходил с коробом по вепсским деревням, говорил, они у себя в лесу щучьей голове молятся…

Никита шагнул вперед, чтобы посмотреть, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Вепсы расступились, и десятник увидел на дне ямы замшелую каменную плиту, на которой едва виднелись какие-то знаки – то ли буквы, то ли просто рисунки, высеченные на камне в давние времена и почти неразличимые.

– Где ж тут мертвый человек? Я только камень вижу…

– Это не простой камень, господин Никита, – рассудительно ответил ему старик. – Не простой, а могильный. На камне этом старыми знаками надпись сделана, значит, под этим камнем мертвый человек похоронен. Не простой человек, сильно большой…

– И что же теперь делать? – недовольно проговорил Никита, сдвинув шапку на лоб и почесав затылок. – Что же теперь, вся работа встанет из-за этого вашего мертвяка? Что же теперь, канал в другую сторону копать прикажете? Так и доложим государю императору – мол, тут у нас чудь белоглазая какой-то старый камень откопала, так теперь никак нельзя канал вокруг Питербурха копать, надоть в другую сторону!..

– Не серчай, господин Никита! – повторил вепс. – Зачем в другую сторону? Я Ваську, племянника своего, послал за нойдом… Васька парень шустрый, скоро вернется…

– За кем?! – вытаращил Никита глаза.

– Нойд – знахарь, по-вашему. Он все знает. Мы люди темные, старые буквы не понимаем, нойд придет, старые буквы прочитает, скажет, что за человек тут похоронен и что с ним делать надо. Как нойд скажет – так и сделаем…

– Нойд! – повторил Никита, в сердцах швырнул шапку на землю и топнул по ней сапогом. – Нойд какой-то у них все решает! А я, значит, ничего не решаю! И подрядчик, господин Дормидонтов, купец первой гильдии, тоже ничего не решает!

Никита плюнул себе под ноги, опасливо покосился на вепсов и отошел в сторону.

Скоро появился племянник старого вепса Васька. Следом за ним шел неприметный старичок с белыми прозрачными глазами, в лаптях и холщовой домотканой рубахе, с котомкой за спиной. С виду простой бродяга или нищий, побирающийся Христа ради по церковным папертям. Правда, для нищего бродяги непривычно чистый и аккуратный. Подойдя к яме, старик спрыгнул в нее не по возрасту ловко. Вепсы при виде этого старичка оживились, принялись низко ему кланяться, что-то почтительно забормотали.

Никита стоял в сторонке и удивлялся. Вот ведь до чего дикие люди, настоящие язычники!

По Никитиному разумению, человек был достоин уважения в такой степени, насколько серьезно он выглядел. Недаром говорят, что встречают по одежке. Скажем, чистого господина в сюртуке и начищенных сапогах надлежит уважать куда больше, чем сиволапого мужика в армяке и лаптях, а офицера в расшитом золотом мундире, с саблей на боку, следует уважать еще больше. Не говоря уже о каком-нибудь важном генерале или об архиерее в сверкающем облачении. Но эти дикари кланяются какому-то нищему старичку, словно он генерал или архиерей!

Старичок тем временем не спешил подходить к злополучному камню. Он снял свою котомку, развязал ее и достал оттуда какую-то чудную одежду, которую тут же и надел.

Это была долгополая хламида из звериных шкур, отороченная по краю мехом и расшитая разноцветным бисером, вроде тех одежек, какие надевают деревенские парни на Святки. Кроме этой нелепой хламиды, знахарь напялил шапку из рысьей шкуры, с нашитыми на нее когтями и зубами.

И тут Никита удивился сильнее прежнего, потому что в диковинном и странном своем одеянии нищий вепсский старик удивительно преобразился – словно был это уже не жалкий деревенский побирушка, а важный, значительный и могущественный человек, пожалуй что поважнее самого архиерея.