— Ну мы ж не знаем, может, в других коробках не сковородки, — логично заметил Чарушин, — но это все равно странно. Даже если представить, что Надежда, находясь здесь, решила что-то купить домой, зачем доставлять сюда? Чтобы потом везти обратно в город?

— И еще она делает это втайне от сына, — заметила Нина. — Она не хочет, чтобы Артем знал про эти коробки, поэтому и проносит их в дом тайно.

— Я с ума сойду с этим семейством, — простонал Никита и энергично растер ладонями лицо. — Будь проклят тот день, когда я согласился разбираться с проблемами Липатовых.

— Да, Липатовы точно кого угодно доведут до ручки, — согласился Павлов, которому отчего-то было весело. Нина зыркнула на него, мол, не до веселья, если ты не заметил.

— Так… Сковородки — это одна загадка, — сказала она, пытаясь не смотреть на чертенят в глазах своего шефа и любовника, к счастью уже бывшего. Или к несчастью? Она и сама не знала. — Есть еще и вторая. Если средняя сестра заваливает дом кастрюлями, то старшая прячет в шкафу в прихожей нехилые материальные ценности.

И она рассказала о коллекции брошей из слоновой кости и самоцветов, которую нашла недавно.

— Там были еще коробки, но я решила, что посмотрю позже, а потом убили Виктора, и все так завертелось, что я про это совсем забыла. А сейчас вспомнила. — Нина, чуть виновато, смотрела на мужчин. — Пойдемте вместе посмотрим, что там еще.

Они снова спустились на первый этаж, и Павлов встал «на стреме», хоть его и душило любопытство. Чарушин отодвинул зеркальную дверцу, Нина нырнула в залежи коробок с домашней утварью, которую так и не удосужилась разобрать Люба, и вытащила один за другим два набора серебряных ложек и вилок в дорогих сафьяновых коробках, старинную Библию в дорогом кожаном переплете и небольшую, но, похоже, очень ценную икону. Все это великолепие покоилось на дне шкафа, заваленное салфетками, губками для мытья посуды и прочей ерундой.

— И что все это значит? — озадаченно спросил Чарушин. — Нина, вы хоть что-то понимаете? Что происходит в этом доме?

— Если честно, не очень, — призналась Нина. — Но я думаю, что с этими находками сделаю то же самое, что и с богинями, — отдам Рафику.

— Какими богинями? — простонал Никита.

Нина засмеялась, хотя весело ей не было.

— Те брошки, которые я нашла, они были в виде фигурок богинь. Серия такая, — пояснила она. — Впрочем, это не важно.

Решительными шагами Нина дошла по коридору до кабинета, в котором, как она знала, находился Рафик. Он вообще практически все время был в кабинете, решая дела своего предприятия, трастового фонда, многочисленные проблемы и принимая ежеминутные решения. Чарушин иногда задавался вопросом, спит Аббасов когда-нибудь или нет. Впрочем, то, что Нина сейчас ломилась в кабинет, ему было только на руку. Никита был убежден в том, что настало время для решительного разговора с этим невозмутимым восточным красавцем, которому было известно очень многое, но который не хотел делиться ни каплей информации. И это при том, что в Знаменском было совершено уже три преступления. В конце концов, этому нужно было положить конец. Махнув рукой Павлову, чтобы он следовал за ним, Никита так же решительно, как и Нина, двинулся в сторону кабинета.

— Рафик, можно? — Нина заглянула в кабинет и застыла в дверях, ожидая приглашения войти. Аббасов был не тем человеком, уединение которого можно было нарушать без разрешения.

— А, Нина, входи. — Он приглашающе махнул рукой. — Что это у тебя там? Ты нашла клад?

— Почти. — Нина подошла к столу и выгрузила на него найденные в недрах шкафа коробки с серебряными ложками, Библию и икону. — Все это довольно ценное, как ты видишь, и происхождение у этих ценностей то же самое, что и у коллекции ювелирных богинь. Я достала все это из того же шкафа в прихожей. Полагаю, что и попали они туда точно так же, как и богини. Вера Липатова их спрятала.

— Думаю, ты права. — Рафик вздохнул: — Слушай, а фигурку Дон Кихота каслинского литья ты там, в шкафу, не находила? Она стояла тут, в кабинете, и пропала куда-то. Вещь недешевая, во-первых, да и Липатов ее очень любил.

— Нет, не находила. — Нина покачала головой.

— Ладно, не важно. Вера спрятала в шкафу вот это. И что с того? Она сейчас явно не в том положении и не в том состоянии, чтобы я говорил с ней об этом.

— А зря. — Никита вошел в комнату, следом за ним Павлов. — По-моему, разговор начать самое время. Рафик Валидович, неужели вы так не считаете?

Аббасов снова вздохнул, глядя на Нину чуть ли не умоляюще, но она лишь покачала головой, отошла к стоящему у стены дивану и села, аккуратно расправив свитер. Приготовилась.

— Нет, Рафик, я думаю, что поговорить действительно надо, — мягко, но непреклонно сказала она. — Я все понимаю, честь семьи, все дела, но ребята вправе знать, раз уж они тоже оказались в это втянуты. Сергея, — она кивнула в сторону мающегося у дверей Павлова, — втянул Георгий Липатов, ну, или Марина Липатова, с этим я еще не разобралась до конца. Никиту — Тата. Никита — отличный полицейский, поэтому у него неизбежно возникают вопросы, и я думаю, что мы, — она сделала едва заметный упор на это слово, — рано или поздно должны на них ответить. Так почему бы и не сейчас?

— Да, почему бы и не сейчас? — эхом отозвался Рафик. Он встал из-за стола и подошел к окну, как будто в волнении не мог усидеть на месте. Впрочем, слово «волнение» никак не ассоциировалось со спокойным выражением его красивого лица. — Ладно, Никита, видит бог, я пытался этого избежать, но вы не отстанете, да и последние события оставляют мало надежды на то, что все это может утрястись мирным путем.

— Да уж, надежды мало, — жестко сказал Чарушин. — Пока вы молчите и изображаете благородство, два человека погибли, а третий, возможно, вот-вот умрет. Вы выгораживаете преступника, и это нельзя объяснить никакими благими целями.

— Хорошо, будем считать, что вы правы. — На лице Аббасова ходили желваки, но голос звучал все так же размеренно. — Я действительно переусердствовал в своем стремлении защитить липатовскую семью. Итак, спрашивайте. Что вы хотите знать?

— В доме происходит нечто странное. И я сейчас даже говорю не о двух убийствах и попытке третьего. Такое чувство, что все, все что-то скрывают. Уже неделю я процарапываюсь сквозь сонмище секретов, которые есть практически у каждого в этом доме. Вы могли бы облегчить мне жизнь, но не делаете этого. К примеру, не могли же вы не знать, что Люба — дочь Липатова.

— Разумеется, я об этом знал, — устало сказал Рафик.

— Люба? — В голосе Нины послышалось удивление. — То есть как это дочь?

— А так это, — зло сказал Чарушин. — У Георгия Липатова случился роман с поварихой, которая готовила ему на комбинате. Ее звали Мария, и она родила ему дочь. Липатов, надо признаться, оказался человеком порядочным, от ребенка избавляться не заставил и деньгами помогал, правда, из семьи не ушел, да Мария этого и не просила. Любила его сильно, не хотела карьеру портить. В общем, родилась у них дочка, которую назвали Любой. Любовью. Вера с Надеждой у него ж уже были. Жене Липатов, конечно, все рассказал, чтобы не давать возможностей врагам шантажировать его внебрачным ребенком. Жена простила. Во-первых, деваться ей было некуда, с тремя-то детьми, а во-вторых, с Марией он пообещал расстаться и слово свое сдержал. В общем, четвертый ребенок, та самая Мальвина, родился у Липатовых в знак примирения.