— Смотри! — воскликнула Марина.

Окна превратились в экраны, транслирующие фильм-катастрофу. К больнице двигалось черное облако пыли, оно пожирало фонари и автомобили. Забарабанил град. Ледышки величиной с воробьев лупили по газону, по асфальту. Глыба крематория растворилась в пылевой метели. Заголосили хором сигнализации. Деревья клонились к земле, их корни вылезали из почвы, как ожившие мертвецы.

Сквозь этот грохот и апокалиптический вой Рюмины услышали пение. Проклятая мелодия доносилась из-за дверей в конце коридора. Пробирала до самых кишок, до костей и костного мозга.

И снова Антон увидел в своей голове:

(белесые жирные копошащиеся личинки)

(срубы, погрузившиеся в чернозем по подоконники, крыс и крысят внутри)

(развешенные под стропилами куколки — мумифицированные собаки, у которых вместо лап человеческие руки, вырезанные из дерева, а в глазницах пучки седых волос)

…Нечто смутное и неопределенное.

Рюмины влетели в палату. Пение оборвалось, за пластиковой занавеской колыхнулась горбатая тень. Оцепленная призрачными сгустками, на койке лежала Аня. Ремни перепоясывали тело. Трубка тянулась изо рта к мерно пиликающему аппарату.

Антон надеялся: Смирнов действительно знает, что делать. Они подскочили к дочери и принялись расстегивать путы. Марина осторожно вынула трубку. Аппарат запиликал быстрее, Аня выгнула грудь и закашляла. Обескровленные губы потрескались. Измученное лицо сливалось с белыми казенными наволочками.

— Мы здесь, зайка. Мы с тобой.

Глядя на дочь, Антон вспомнил прочитанную где-то историю про девочку из латиноамериканской глубинки. Девочка страдала от эпилепсии, но католический священник внушил ее матери, что крошка одержима нечистой силой. Лишенная медицинской помощи, она умерла во время изгнания бесов. Не совершают ли Рюмины преступление? Не обрекают ли на смерть больного ребенка?

Сомнения развеяла тень за шторкой. По пластику роились щупальца, моргали лампы. Пиковая Дама была близко. Антон сорвал последний ремень.

— Что за бардак? — В дверном проеме возникла дородная медсестра. Она окинула взором ряженых «врачей», оборванные трубки. — Вы кто такие?

— Мы везем ее на операцию, — сказал Антон.

— На какую еще операцию? — медсестра решительно шагнула к пациентке. — Солнышко, ты должна лечь…

Освобожденная от оков, Аня стояла на койке. Рюмины не заметили, как она поднялась. Кулаки ее были стиснуты, волосы падали на лицо. За слипшимися кудрями сверкали черные глаза.

— Уйди с дороги, кикимора!

Аня ударила медсестру в висок — с такой силой, что тяжелую женщину отбросило на пару метров. Она врезалась в стену и сползла по кафелю вниз. Затихла на полу, потеряв сознание.

Аня ухмыльнулась ехидно.

— Малышка… — шокированный Антон протянул к дочери руку.

— Папочка, — насмешливо проворковала Аня. Жестокая улыбка играла на искусанных губах. — Папочка возжелал мою подружку и за это попадет в ад.

— Перестань, — взмолилась Марина.

Лампы гасли и вспыхивали, и с каждым разом тени становились длиннее, а во рту Ани удлинялись и чернели зубы. За грязными пасмами кривлялось старое, в бляшках и морщинах, лицо. Под койкой словно ножницы щелкали.

Чик. Чик. Чик.

— В аду, — прошелестела тварь, захватившая тело дочери, — я топлю этих щенков снова и снова.

Антон попытался схватить Аню за лодыжку. Она пнула его ногой, по-звериному прыгнула, оттолкнувшись пятками от стены. Приземлилась на корточки. Она шипела, разбрызгивая слюну. В углу скорчилась бездыханная медсестра. Ураган проверял на прочность скорлупу здания.

— Вы все утонете в аду! — чужим хриплым голосом пророкотала Аня.

Антон не дал ей прыгнуть повторно. Навалился всем весом, поймал за руки. Ногти полосовали ладони, разодрали старую рану. Антон не чувствовал боли. Марина подбежала и вцепилась в ступни дочери.

— Простыни! — крикнул Антон. — Ее надо связать!

В эту секунду оконные стекла взорвались осколками, не выдержав напора, и ветер вторгся в палату, засыпая все мусором и песком.

Катя превращала гостиную в убежище, в гнездо. Приволокла из спальни комплекты постельного белья: тетин запас. Орудовала молотком, вбивая гвозди забинтованной рукой. Помещение сузилось. Простыни закрыли мебель, стены и окна. Наволочка зачехлила люстру. Скотчем Катя заклеила экран мобильника, боек молотка, пластиковые бутылки с водой. Вышвырнула за тряпичную ограду агатовый браслет. Прочь все, что может отражать!

Тетя застряла в гостях. Буря норовила разрушить бетонные остовы и саму вселенную. Рифленые заборы падали в лужи, лысые каштаны кланялись надвигающемуся ужасу. Дождь заметал вымершее шоссе и заболоченное поле.

Катя села в кресло. Поставила на колени глиняную миску с сухарями.

«Пока не поздно, — шептало в голове, имитируя голос слепой Вероники, — выдерни гвоздь из оконной рамы и выколи свои чертовы глаза. Я не гарантирую, что в вечной тьме ты не увидишь Пиковую Даму, но хотя бы попробуй спастись».

Катя хлопнула себя по лбу, прогоняя гадкий мучивший шепоток.

В полированном подлокотнике кресла ползала жирная зеленая муха. Не по дереву, нет. Внутри. Катя взвилась, обмотала синей пахучей изолентой подлокотники.

В коридоре щелкали ножницы.

Катя зажмурилась, пожелав себе дожить до рассвета.

Пиковая Дама была рядом. Старый больничный лифт гремел суставами, спускался вниз, а она носилась вокруг Рюминых: вихрь на серебристых стенках кабины. По железным листам ползли и извивались щупальца, соединялись узлом на потолке.

— Игнорируй ее, — велел Антон.

Легко сказать! Марина потупилась в пол, будто в полуметре не кишел ад, долина смертной тени не разворачивала крылья. Аня больше не сопротивлялась. Тряслась на отцовских руках: у нее снова начался припадок. Слюна запятнала хирургический халат. Запястья и щиколотки девочки были сцеплены обрезками простыни. Разрывая зубами ткань, Антон вспомнил, как пришел в родильное отделение и застал семью дремлющей. А по палате пикировали божьи коровки.

«К счастью», — сказала потом Марина.

Их ребенок был особенным — жучки это знали и пришли ее навестить, волхвы насекомого мира. И ведьма знала, потому с такой злобой присосалась к Ане.

Дочь выглядела совершенно истощенной, но весила словно на несколько килограммов больше, чем вчера. Не принадлежали ли эти килограммы подселившемуся демону?

Но демон или нет, а Антон целовал горячий лоб и крепко держал бесценную ношу. Его любовь сводила тварь с ума, заставляла метаться по кабине.